По ту сторону грусти (СИ)

И во сне она нарисовала всё набело без оригинала - и потеряла голову, наслаждаясь предвкушением. Они с Андроповым вошли - вполне ожидаемо это оказалось какое-то кафе, затем направились к лестнице, Алеся волновалась и улыбалась чуточку нервно - и свою страшную ошибку поняла только тогда, когда Юрий Владимирович, преодолев три ступени, пошатнулся, скривившись от боли. Он вцепился дрожащими пальцами в перила, лицо его побелело. Алеся в тот же миг подхватила его, тихо вскрикнув, и тотчас же от осознания своей жестокой тупости из глаз её брызнули слёзы.

Как можно было забыть! Лестница. Арина когда-то боялась лестниц, доходило чуть не до панических атак, и Алеся всегда помнила, всегда подставляла руку - сейчас-то как оплошала?! В уме у неё пронеслись все эти унизительные и горькие случаи, когда Андропову становилось плохо на публике - всё это ей ещё предстояло лицезреть, в качестве наказания: смотри, палач. Да как бы там ни было. Как было можно забыть, как больно и тяжело подниматься?

Можно, конечно, от стыда застрелиться на месте. Но так делу не поможешь. Бережно обнимая Андропова, Алеся постаралась проговорила, пытаясь придать голосу твёрдость:

- Юра, соберись. Пожалуйста, ты ведь можешь. Вспомни, что это сон.

Повисла тяжкая пауза. С улицы и сюда долетали обрывки мелодии, внизу стучали приборами и звенели стеклом. Алеся не сразу отважилась посмотреть ему в лицо. И изумилась: всё ещё бледное, оно выражало не страдание, а решимость, даже с тенью улыбки: "Ещё посмотрим".

- Да, - ровным голосом произнёс Андропов. - Ты права, это сон... волшебный сон... - прикрыв веки, вздохнул он.

И, выпустив Алесину руку, пошёл по лестнице впереди неё. Походка его была тяжёлой, но твёрдой - просто как после долгой прогулки. Алеся оторопела. Сердце билось как бешеное. Она взлетела за ним и, стыдясь, сияя от радости, схватила за руку. Юрий Владимирович не смотрел на свою спутницу, но в углах его рта расцвела застенчиво-торжествующая усмешка.

- Ну вот, а врёшь, что всё забыл, - тихо сказала ему Алеся, глядя исподлобья, и снова тихонько пожала его горячую вспотевшую руку.

Андропов ничего не ответил и опять молча поцеловал её в плечо.

Потом они слушали концерт, сидя на стульях с уютными пледами, как в Вильнюсе. Алеся соврала, что здесь работают её знакомые и она договорилась, хотя на самом деле просто перекроила ткань сновидения. Они наслаждались любимыми мелодиями, держась за руки, и пили чай. А когда концерт подошёл к концу и окончательно стемнело, для них наступило утро.

Про Владу Алеся тогда и вовсе забыла из-за своих тревог. Но та не обиделась и сама объявилась через пару дней - истинно дипломатичным и ведьминским способом: просчитав линии вероятностей, объявилась в аптеке, куда пришла Алеся. Она пришла за душицей и брусничными листьями: тут они продавались дешевле, чем в знаменитых "Васильках". Алеся уже медленно пошла к выходу, на ходу запихивая травы в сумочку, но справа раздался знакомый густой голос:

- А вас, Штирлиц, я попрошу остаться.

Влада покупала ромашку. Тоже экономила или нашла способ напомнить о себе? А Алеся б расстроилась из-за своей беспамятности, если б не старая шутка.

- Ничего, не беспокойся, - сразу сказала Влада. - Я видела вас на балконе над рестораном "У ратуши". - Она улыбнулась. - А вы удивительно друг другу подходите. Честное слово, ну это очень странно! Да, всякие мещанские штуки типа возраста, облика и наше ещё непримиримое: правый-левый... Но такое чувство, что - так должно быть. Должно и всё. И вот с генералом была экзотика, а здесь - нет; и оба интеллигентные такие, блузка эта твоя английская, а как он тебе руку целовал... Ой, Алеся. Жаль, что всё так получается... как оно в принципе получается. Я вот когда мы вечером тогда гуляли, слушала тебя, но всё равно как-то далеко всё это было. А теперь, кажется, начинаю понимать, почему ты его любишь. Эй, Лесь. Ты что, плачешь? Зачем? Ну прости, Леся, я не хотела!..

Но она, пробормотав скомканные извинения, кинулась к выходу.

Глава двадцать четвёртая

Обратный отсчёт

К тому времени уже стало ясно: этот героически светлый взлёт его души во сне - единственная вспышка, и таких проблесков уже не будет. Конечно, были и потом светлые моменты. Но тот вечер стал для них последним праздником.

Ещё потом начались какие-то рваные перескоки и перебивки со временем, дни вылетали и проходили врозь, иногда порталы не срабатывали, и поэтому столь же резко начался период, о котором Алесе долгое время не хотелось думать: лето восемьдесят третьего.