По ту сторону свободы и достоинства

Безусловно, экспериментатор обладает дополнительной информацией. Он кое-что знает о генетике подопытного организма, по крайней мере в силу того, что он уже изучал организмы той же линии⁸⁹. Он кое-что знает о его прошлой истории: о предшествующих контингенциях, режимах депривации и т. д. Однако наш наблюдатель терпит неудачу вовсе не потому, что ему не хватает этих дополнительных фактов, а потому, что он не понимает того, что происходит у него на глазах. В эксперименте по оперантному поведению значимыми данными являются изменения в вероятности реакции, которые обычно наблюдаются как изменения ее частоты. Но следить за изменениями частоты при помощи обычного наблюдения сложно, если вообще возможно. Мы не очень хорошо приспособлены для того, чтобы видеть изменения, происходящие в течение довольно длительного промежутка времени. Экспериментатор может увидеть эти изменения в своих графиках. То, что кажется случайным реагированием, на поверку может оказаться стадией закономерного процесса. Экспериментатору также известны преобладающие контингенции (они задаются экспериментальной установкой, которую сконструировал именно он). Если наш обычный наблюдатель потратит достаточно времени, то он, возможно, обнаружит некоторые из этих контингенций, но только в том случае, если знает, что нужно искать. Пока контингенции не стали организовывать в лабораторных условиях и в них же изучать их воздействия, мало кто пытался обнаружить их в повседневной жизни. Именно в этом смысле, как отмечалось в первой главе, экспериментальный анализ делает возможной эффективную интерпретацию человеческого поведения. Он позволяет нам пренебречь несущественными деталями, сколь бы драматичными они ни были, и сделать акцент на особенностях, которые без помощи такого анализа были бы проигнорированы как тривиальные.

(Возможно, читателю захочется проигнорировать частые ссылки на контингенции подкрепления, посчитав их новомодным словом из профессионального жаргона, но дело здесь не в том, чтобы называть старые вещи новыми именами. Контингенции вездесущи. Они охватывают традиционные вопросы намерения и цели, но объясняют их гораздо более полезным образом, а также дают альтернативные формулировки так называемым психическим процессам. Но многие детали прежде вообще не рассматривались, а потому для их обсуждения нет привычных терминов. Без сомнения, вся значимость этого понятия пока далека от адекватного признания).

За интерпретацией следует практическая деятельность. На контингенции можно воздействовать, и по мере продвижения к пониманию связей между поведением и средой мы открываем новые способы изменения поведения. Контуры технологии уже ясны: формулируется задание, говорящее о том, какое поведение нужно сформировать или изменить, а затем организуются соответствующие контингенции. Также может потребоваться запрограммированная последовательность контингенций. Эта технология наиболее успешна в тех областях, в которых сравнительно легко определить нужное поведение и сконструировать подходящие контингенции — например, в уходе за детьми, в школах и в управлении поведением умственно отсталых и госпитализированных больных с психотическими расстройствами. Однако те же принципы применяются в разработке учебных материалов на всех уровнях образования, в психотерапии, выходящей за рамки простого управления поведением, в реабилитации, в управлении промышленностью, в городском планировании и многих других областях человеческого поведения. Существует множество разновидностей «модификации поведения» и много различных формулировок, но все они сходятся в одном существенном пункте: поведение можно изменить путем изменения условий, функцией которых оно является.

Такая технология этически нейтральна. Ее может использовать и злодей, и праведник. В методологии нет ничего, что определяло бы ценности, которые управляют ее применением. Однако здесь мы имеем дело не только с практической деятельностью, а с проектированием всей культуры, и в этом случае выживание культуры становится ценностью особого рода. Человек может придумать лучший способ воспитания детей прежде всего для того, чтобы не столкнуться с детьми, которые плохо себя ведут. Например, он может решить свою проблему, прибегнув к строгой дисциплине. Или его новый метод может способствовать проявлению всего лучшего в детях и в родителях. Метод может требовать времени, усилий и потерь с точки зрения личных подкреплений, но человек предложит и будет использовать его, если у него будет достаточно стимулов работать на благо других. Например, если вид того, как радуются другие, является для него сильным подкреплением, то он создаст среду, в которой дети счастливы. Однако если культура пробудила в нем интерес к ее выживанию, то он может изучить вклад людей в культуру как результат их ранней истории и разработать лучший метод увеличения этого вклада. Люди, перенявшие этот метод, могут смириться с некоторыми потерями с точки зрения личных подкрепляющих стимулов.