В утопической литературе можно найти множество культурных проектов. Писатели описывали свои версии хорошей и правильной жизни, предлагая способы их достижения. Платон в своем «Государстве» выбрал политическое решение, а Августин Блаженный в труде «О граде Божием» — религиозное. Томас Мор и Фрэнсис Бэкон, которые начинали как юристы, обратились к закону и порядку, а утописты XVIII века в традиции Руссо — к предполагаемой врожденной доброте человека. В XIX веке искали экономические решения, а XX век увидел расцвет того, что можно назвать поведенческими утопиями, в которых стали обсуждать (и часто сатирически) весь спектр социальных контингенций.
Авторы утопий изо всех сил старались упростить себе задачу. Утопическое общество обычно состоит из относительно малого числа людей, которые сообща живут в одном месте и постоянно взаимодействуют друг с другом. Они могут использовать неформальный этический контроль и минимизировать роль организованных структур. Они могут учиться друг у друга, а не у специалистов, называемых учителями. Они могут избегать нежелательного поведения по отношению друг к другу скорее посредством общественного порицания, чем законодательно оформленных специализированных наказаний. Они могут производить и обменивать товары, не определяя их стоимость в денежном выражении. Они могут помогать больным, инвалидам, умалишенным и старикам с минимальным использованием системы здравоохранения. Географическая изоляция спасает их от опасных контактов с другими культурами (обычно утопии находятся на островах или окружены высокими горами), а переходу к новой культуре способствует формализованный разрыв с прошлым, подобный ритуалу перерождения (утопии часто находятся в далеком будущем, и необходимая культурная эволюция выглядит правдоподобно). Утопия — это целостная социальная среда, все части которой работают сообща. Домашняя среда не вступает в противоречия со школой или улицей, религия не конфликтует с государством и т. д.
Однако, возможно, важнейшая особенность утопического устройства заключается в том, что выживание сообщества можно сделать значимым для его членов. Малый размер, изоляция, внутренняя связность — все это формирует у сообщества идентичность, которая делает невозможным игнорирование его успехов или неудач. Фундаментальный вопрос для всех утопий таков: «Будет ли она успешно функционировать»? Такая литература имеет ценность уже просто потому, что придает особое значение экспериментированию. Она критически оценила традиционную культуру и увидела ее неполноценность, и создала новые модели, для того чтобы их можно было опробовать и реконструировать соответственно требованию обстоятельств.
Упрощения в утопических произведениях, которые ничем не отличаются от упрощений, характерных для науки, редко осуществимы в реальном мире, и существует множество других причин, почему сложно воплотить в жизнь разработанный проект. Большим изменчивым населением нельзя управлять при помощи неформального социального и этического контроля, поскольку социальные подкрепления, такие как одобрение и порицание, нельзя обменять на личные подкрепления, лежащие в их основе. Почему на человека должно влиять одобрение и порицание человека, которого он больше никогда не увидит? Этический контроль может прижиться в малых группах, но контроль населения в целом следует поручить специалистам — полиции, священникам, собственникам, учителям, терапевтам и т. д. с их специализированными подкреплениями и формализованными контингенциями. Возможно, они уже конфликтуют друг с другом и почти наверняка вступят в противоречие с любым новым набором контингенций. В то время как не очень трудно изменить неформальное обучение, практически невозможно изменить образовательное учреждение. Относительно легко изменить обычаи брака, развода или деторождения по мере того, как меняется их значимость для культуры, но практически невозможно изменить религиозные принципы, которые их диктуют. Легко изменить то, в какой степени различные формы поведения воспринимаются как нормальные, но сложно изменить государственные законы. Подкрепляющая ценность благ гибче, чем цена, устанавливаемая на них экономическими структурами. Слово власти тверже, чем факты, о которых она говорит.