По ту сторону свободы и достоинства

Применение науки о поведении к проектированию культуры — это амбициозный план, который часто считают утопическим в уничижительном смысле, и некоторые скептические соображения заслуживают комментария. Например, часто утверждают, что существуют фундаментальные различия между реальным миром и лабораторией, в которой изучают поведение. Лабораторные условия искусственны, а реальный мир естественен; лабораторные условия просты, а мир сложен; процессы, наблюдаемые в лаборатории, раскрывают порядок, а поведение в иных обстоятельствах обычно бессистемно. Эти различия реальны, но они могут исчезнуть по мере развития науки о поведении, и даже сейчас их зачастую не следует принимать всерьез.

Различия между искусственными и естественными условиями не так уж велики. Для голубя может быть естественным переворачивать листья и находить под некоторыми из них кусочки пиши, в том смысле, что эти контингенции являются обычным элементом окружения, в котором эволюционировал голубь. Контингенции, в условиях которых голубь клюет светящийся диск на стене, а затем внизу в раздаточном устройстве появляется пища, безусловно, неестественны. Но хотя программируемое оборудование лаборатории разработано человеком, а листья и семена образуют естественную систему, режимы, согласно которым подкрепляется поведение, можно сделать идентичными. Естественный режим — это режим подкрепления «с вариативным соотношением» в лаборатории, и у нас нет поводов сомневаться, что и в тех, и в других обстоятельствах этот режим влияет на поведение одинаково. Когда влияние режимов подкрепления изучается при помощи программируемого оборудования, мы начинаем понимать и поведение, наблюдаемое в природе; и по мере того, как в лаборатории изучаются все более и более сложные контингенции, все больше и больше света проливается на контингенции естественные.

С упрощением дела обстоят также. Любая экспериментальная наука упрощает условия, в которых она работает, особенно на начальных стадиях исследования. Разумеется, анализ поведения начинается с изучения простого поведения простых организмов в простых ситуациях. Когда в поведении выявляется достаточная степень закономерности, условия можно сделать более сложными. Мы движемся вперед так скоро, как только позволяют наши успехи, и зачастую прогресс кажется недостаточно быстрым. Поведение — это область исследований, которая обескураживает, поскольку она касается нас непосредственно. Первые физики, химики и биологи наслаждались подобием естественной защиты от сложности своих предметных областей: их не затрагивал обширный круг значимых фактов. Они могли выбрать для изучения несколько явлений и выбросить из головы остальные либо как не относящиеся к делу, либо как те, которые явно находятся за пределами досягаемости. Если бы Гильберт, Фарадей или Максвелл могли лишь бегло познакомиться с тем, что известно об электричестве в наши дни, то им было бы гораздо сложнее найти отправные точки для своих исследований и сформулировать принципы, которые не казались бы «чрезмерно упрошенными». К счастью для них, многое из того, что сейчас известно в их областях, стало известно в результате исследований и технического применения полученных ими результатов, и все это не нужно было принимать в расчет до тех пор, пока наука не продвинулась далеко вперед. Ученый, изучающий поведение, лишен такого везения. Он слишком хорошо знаком с собственным поведением как частью своей предметной сферы. Едва различимые ощущения, обманы памяти, причуды сновидений, откровенно интуитивные решения задач — эти и другие вещи, касающиеся человеческого поведения, настойчиво требуют внимания. И здесь гораздо сложнее найти отправную точку для изучения и сформулировать положения, которые не казались бы слишком упрощенными.

Безусловно, интерпретация сложного мира человеческих дел в терминах экспериментального анализа часто бывает чрезмерно упрощенной. Притязания непомерны, а ограничения не берутся в расчет. Но подлинным чрезмерным упрощением является традиционное обращение к состояниям психики, чувствам и другим чертам автономного человека, и он вытесняется анализом поведения. Та легкость, с которой можно мгновенно придумать менталистские объяснения, является, возможно, лучшим индикатором того, как мало внимания они заслуживают. То же можно сказать о традиционных практиках. Технология, берущая начало в экспериментальном анализе, должна оцениваться только в сравнении с тем, что можно сделать другими методами. В конце концов, чего мы смогли добиться, опираясь на ненаучное и донаучное мышление, здравый смысл или догадки на основе личного опыта? У науки нет альтернативы, и единственное решение проблемы упрощений — учиться иметь дело со сложностями.