По тундре, по железной дороге: и вновь звучат блатные песни!

Достаточный либерализм в этом отношении проявляла на первых порах и советская власть. Так, согласно положению Наркомата юстиции «Об общих местах заключения в РСФСР» (1920), свидание заключённым предоставлялось один раз в неделю; то же самое подтвердил Исправительно-трудовой кодекс РСФСР 1924 года (с оговоркой для осуждённых, приговоры в отношении которых не вступили в законную силу: один раз в две недели). Правда, как мы уже знаем, в этот период тюрем как таковых не было. Но, в принципе, и исправительно-трудовые дома (исправдома), и дома заключения (домзаки), и дома общественно-принудительных работ (допры) в сознании обывателя оставались всё теми же тюрьмами.

Исправительно-трудовой кодекс РСФСР, принятый 1 августа 1933 года, тоже не отличался особой жёсткостью по отношению к арестантам. Подследственным свидание предоставлялось один раз в десять дней, а осуждённым в колониях для массовых работ — даже раз в шесть дней.

А вот ситуация второй половины тридцатых годов, а тем более 1939 года совершенно противоречит строке о свиданиях по пятницам. Правда, Яну Полонскому так хочется как-то подкрепить свою забавную версию создания песни именно в 1939 году неведомым польским офицером, что он проявляет чудеса эквилибристики. Исследователь пишет: «На это же время указывают и слова песни “опять по пятницам пойдут свидания”. Единый день свиданий был введен в конце 30-х годов во исполнение приказа НКВД о повышении дисциплины в ИТУ». Правда, автор не уточняет, что это за странный (если не сказать — дикий по сути) приказ и когда именно он издан. Мне, во всяком случае, ничего подобного отыскать не удалось. Впрочем, даже если бы такой приказ и существовал, к теме нашего расследования он не имел бы никакого отношения. Дело в том, что положением 1939 года подозреваемым и обвиняемым свидания с родственниками были запрещены, кроме случаев, когда имелось письменное разрешение органа, ведущего следствие, за которым числился заключённый.

Мне могут возразить — так то же подследственные! А если речь идёт об осуждённых к тюремному заключению? Увы, таковых в 1938–1939 гг. было мизерное количество. К январю 1939 года, например, в тюрьмах находился 342 131 человек, из них следственных — 226 503, кассационных — 32 151, осуждённых к тюремному заключению (по всей стране!) — аж… 2997! Остальные — осуждённые, ждущие этапа (74 489 человек), транзитно-пересыльные (8988) и хозобслуга. Из всех этих категорий свидания предоставлялись только хозобслуге, прозванной на жаргоне иронически-пренебрежительно «придурками», — но песня уж точно не о них.

Что касается тюремных узников, речь идёт, судя по всему, в значительной степени об арестантах спецтюрьмы ГУГБ НКВД СССР — так называемой шарашки для учёных. По крайней мере, никаких документов, регламентирующих порядок свиданий для осуждённых к тюремному заключению, нам найти не удалось. За исключением одного — инструкции о порядке предоставления свиданий с родственниками заключённых спецтюрьмы ГУГБ НКВД СССР, утверждённой народным комиссаром внутренних дел СССР Л. Берией 25 мая 1939 года. Письменное разрешение на такое свидание выдавалось Первым спецотделом НКВД СССР на основании служебных записок заместителя начальника Особого технического бюро НКВД СССР. Свидания проходили в специально оборудованной комнате административного корпуса Бутырской тюрьмы. Количество таких свиданий для одного заключённого «шарашки» в инструкции не устанавливалось, лишь запрещалось выдавать в один и тот же день более шести разрешений. Впрочем, после войны заключённые из «шарашки» стали ездить на свидания не только в Бутырку, но и в другие тюрьмы. Подробно описывает эту процедуру Александр Солженицын в романе «В круге первом», мы в рамках нашего исследования процитируем лишь короткий отрывок, касающийся Таганки:

«С тех пор, как Глеба вернули из далёкого лагеря снова в Москву, на этот раз не в лагерь, а в какое-то удивительное заведение — спецтюрьму, где их кормили превосходно, а занимались они науками, — Надя опять стала изредка видеться с мужем. Но не полагалось жёнам знать, где именно содержатся их мужья — и на редкие свидания их привозили в разные тюрьмы Москвы. Веселей всего были свидания в Таганке. Тюрьма эта была не политическая, а воровская, и порядки в ней поощрительные. Свидания происходили в надзирательском клубе; арестантов подвозили по безлюдной улице Каменщиков в открытом автобусе, жёны сторожили на тротуаре, и ещё до начала официального свидания каждый мог обнять жену, задержаться около неё, сказать, чего не полагалось по инструкции, и даже передать из рук в руки. И само свидание шло непринуждённо, сидели рядышком, и слушать разговоры четырёх пар приходился один надзиратель».