По велению Чингисхана

Тэмучина бодрило и веселило чтение мыслей Алахыса. Он с отчетливостью представлял себе расстановку своих сил и сожалел, что не взял сюда с собой Джамуху. Поток мыслей и образов уносил в опасное будущее, но картин мира он не видел: всадники, сабли и стрелы, огни и пожары, кровь и страх, наполнявший глаза многочисленных врагов, – вот череда бесплотного, неощутимого пока еще обозначения его жизни. «Передовые отряды составлю из татар… Они умеют воевать!» – подумал он, удивляясь утренней ясности мысли. – От них исходит столько бешеной энергии, что они на кого угодно наведут страху!» – И Тэмучин отхлебнул архи из тонкостенной чашки китайского фарфора, которым богаты онгуты, любящие и шелк, и серебро, но не любящие долгого, терпеливого ратного борения. «Оседлые думают, что им может принадлежать весь скарб мира – пусть заблуждаются… Нам же ничего не принадлежит, кроме оружия, нам полагается умереть на войне, но лишь кочевым на самом деле принадлежит сам мир, ибо мы берем от него лишь то, что нам необходимо для доброго кочевья. Берем, когда хотим, потому что у нас не ржавеет оружие…»

Возможно, Тэмучин еще не знал силы вещей.

* * *

На пятый день после хитроумного курултая Тэмучин получил из ставки весть о решении суда казнить Джамуху. Боорчу, который примчал ее, упирал на самоличную просьбу андая о бескровной казни и ни в какую не говорил вразумительно о том, можно ли было избежать казни.

– Так решил Верховный суд… – мямлил он. – А мое дело какое? Мое дело передать тебе как есть!.. Об остальном и знать не знаю и ведать не ведаю… Я не судья какой – я воин. Тебе ли не знать, мой хан?..

Только тогда понял Тэмучин, что потерял единственного равного себе, в соперничестве с которым мужал и оттачивал клинок воли, приобретал гибкость разума. Зачем Господь Бог-Отец столкнул потоки двух сильных судеб? или это человеческий злой умысел, но бремя печали согнуло Тэмучина: он с хриплым стоном уронил голову в жесткие ладони рук – о силы небесные! О коварство судьбы! О безмозглые люди! О беспомощность властелина пред своими же законами… Сейчас, когда новый ил начинает обретать стержень, хану нельзя влиять на ход судебного решения – оно справедливо потому, что законно… Что же делать для спасения андая? Вызвать сюда Сиги-Кутука, а его подручного, старика Джаргытая, срочно отправить к подошве горы Тимирдэх – Железной, на поиски серебряной и железной руд? Надо разъединить сочленения судебного зверя, распустить карателей до времени, а народ отвлечется на будущую войну с тангутами.

Принятое решение облегчило душу хана слезинкой, что ударилась о подножный войлок словно капля расплавленного серебра.

* * *

В ставку спешно поскакали турхаты Тэмучина с его приказом, но ни один из троих порученцев не знал приказа полностью. Они выехали с отставанием в полдня один от другого: первому велено было передать начало, второму – продолжение, третьему – окончание этого приказа. А заключался он в том, что хан требовал в дополнение сил еще два тумэна в полном снаряжении и знал, что Мухулай с тойонами сумеют распорядиться так тихо, как требует того военная хитрость.

Из молодых командиров хан позвал Джэбэ и Сюбетея, а конюший Бэлгитэй погонит со своими конюхами и пастухами многоглавые и сытые табуны разномастных лошадей в западные степи к назначенному месту и обговоренному сроку. Времени пока с запасом, и оттуда лошадей без лишнего шума и сорочьего стрекота доставят сюда.

Через десять дней все четыре боевых тумэна соберутся здесь в кулак, и кулак этот станет способен разметать врага стремительными ударами. Главное – сохранить в тайне этот замысел, и военная удача окажется впереди войска на белом иноходце-скакуне.

В один из дней Алахыс пригласил Тэмучина на сбор всех вождей племени онгутов. Вид у Алахыса был отнюдь не внушающим бодрость духа, напротив.

– Похоже, что блоха запрыгнула к тебе в ухо… – заметил Тэмучин. – А может быть, твоя любимая кобылица родила верблюжонка о двух головах и безгорбого? Что с тобой? – спросил он, доверительно положив руку на покатое плечо страдальца Алахыса. Того прорвало:

– Хан, мне совестно перед тобой! Я построил особый сурт для сугуланов-советов, я думал о великом! Но посмотри на их верблюжьи морды, послушай их бабьи пересуды, узнай их рыбью безмозглость и ослиное упрямство! – Голос Алахыса уходил то в тигриный рык, то в свадебный стон медведицы, то срывался на балабаний клекот. – Они же все умники, каждый тянет воз в свою сторону, рвет постромки на себя – о безмозглые козлы! о пыль за арбой Господа Бога! О…

– Чья вина? – сказал Тэмучин и дернул на себя кушак Алахыса, дабы отвлечь его от пустых излияний. – Как можно поносить такой бранью кровных своих, а? Ты вождь – они твое стадо. Пошли разберемся…