По велению Чингисхана

И до чего же досадно, что именно сейчас, и без всяких значительных причин султан Мухаммет, казалось бы, опора всей исламской веры, расширивший границы своей державы до южных морей, сделал то, что можно уподобить падению камня, от которого рождается горная лавина – стал враждовать с духовным властелином исламского мира. Печальна будет судьба прекрасного Хорезма!

И, наконец, впавший в полное безрассудство Кучулук, его, Кехсэя, питомец… Нет, чтобы жить в мире, пользуясь большой властью, да собирать верных людей, копить силы, притягивать к себе добрыми делами ближние и дальние роды и племена – всё у него наоборот! Он отталкивает от себя даже самых преданных ему соратников. Своими повелениями, рождёнными сгоряча и во гневе, Кучулук пугает всех, кто мог бы стать ему союзником. Не помнит он никаких уроков и наставлений Кехсэя-Сабараха. Словом, ведёт себя так, словно власть, сама упавшая ему в руки, оказалась для него слишком тяжкой ношей.

Глава шестнадцатая Год Тигра (1218 г.)

«Реальной силой империи Тан была наемная армия, вербовавшаяся среди иноземцев, ибо для придворных китайцев терпимость династии Тан была одиозной как по отношению к буддизму, так и в плане компромиссов со степняками. Кончилось все катастрофой. Один из генералов, Ань Лушань, сын согдийца и тюркской княжны, в 756 г. возглавил в местечке Юйянь восстание трех регулярных корпусов, составлявших ударную силу армии.

Три корпуса, 150 тысяч человек, под звук барабанов поклялись, что они испепелят эту подлость – стукачество, лучше погибнут все, но мириться с этим не будут. И началась страшная гражданская война, которая продолжалась всего шесть лет, но унесла в могилу 36 млн. жизней. До войны в Китае было 53 млн. населения, после войны осталось 17.

В то время каждый профессиональный воин был по нашему счету мастер спорта, а то и чемпион по фехтованию и верховой езде (VII в.н. э)».

Лев Гумилев, «Конец и вновь начало» (XX в.)

Элий Дюлюкю – некогда бывший тигром степей и вольных предгорий – встретил год Тигра, лежа пластом в постели. С охоты в горах он, гур хан, вернулся больным – простудился, слег с воспалением легких. Но, к его счастью, как раз вовремя приехали тибетские ламы, с помощью сильных лекарств вытащили его из горячки и уже почти поставили на ноги.

В дни кризиса он не раз терял сознание, бормотал что-то несвязное, пугая родных и близких… Чтобы не распространились всякие панические слухи, за ним ухаживали только сами дочери с помощью всего нескольких преданных старых слуг. Но все равно и в придворных кругах, и в народе догадывались о его серьезной немочи, ведь он совершенно не появлялся на людях, не принимал ни одного военного чина и тюсюмэла (гражданского министра) почти целый месяц. И понятно волнение людей: в случае неожиданной смерти старого гур хана враз взбаламутится, опасно заколеблется не только жизнь всех приближенных с их многочисленной родней, но и всего Ила, всей страны…

Поэтому, как только старику стало чуть полегче, устроили встречу с крупными тюсюмэлами, затем с военачальниками.

Наблюдая, как пытливо и настороженно разглядывают его приближенные, словно пытаясь предугадать, переживет он эту зиму или нет, как некая исхудалая дряхлая кляча, гур хан Дюлюкю только теперь понял, как он скверно выглядит. Хоть и глубоко скрывают они истинные мысли за внешним лоском, подобострастной почтительностью, но старик, как бы ни ослабел телом, все еще стоит намного выше всех их по уму и потому видит насквозь их недалекие соображения.

Да и что особенно там разглядывать, их укороченные недалекие мысли проявляются тем яснее, чем больше пытаются они их скрыть: «Кто сядет на месте гур хана, если он умрет? Какое племя, какой род всплывет тогда наверх, к великой власти, кто будет повержен, кто отступит в тень?..»