По велению Чингисхана

– О гур хан Дюлюкю, единовластный владыка благодатной долины Семиречья, счастливой сердцевины всего мира, страны благоденствия и высокой славы! Я, доверенный человек благородных найманских ханов, смиренный Кехсэй-Сабарах, прибыл к вам с важным от них поручением, которое может многое изменить к лучшему в судьбе наших родственных народов, соединив нас пред лицом Неба…

– Да, я слушаю тебя, посланец наших братьев найманов, – милостиво проговорил гур хан, кося проницательным взглядом в сторону застывших в ожидании у входа соратников: как-то воспримут они эту громоподобную для них новость?.. – Несмотря на все превратности вашей жизни, мы высоко ценим ваш славный род и верим, что нам еще предстоят великие дела!

– Преклоняясь перед вашим величием, о гур хан Дюлюкю, благосклонностью вашей осенясь, покорно молю отдать прекрасную дочь вашу Кункуй-хотун за нашего благородного батыра-повелителя Кучулук-хана!..

Да, как они враз потупили глаза, его малость уже ожиревшие в роскоши и довольстве вояки, как дернулись у некоторых лица, стараясь скрыть растерянность, сохранить невозмутимость… Гур хан выдержал необходимую строгую паузу, будто в последний раз проверяя свое решение, – и торжественно просветлел лицом:

– Что ж, по многим раздумьям я снисхожу к вашей просьбе, но одновременно подымаюсь к высшим интересам наших братских родов… Я даю свое согласие на соединение наших кровей, на наше единение в этом неспокойном мире. Я согласен отдать свою младшую любимую дочь за молодого воителя, благородного отпрыска наших общих корней, острого умом, мужественного сердцем – с великой надеждой, что он в это ненадежное время сумеет стать нашей крепкой опорой, а при необходимости взять поводья правления нашим объединенным народом в свои крепкие руки и повести его уверенно за собой. Я сказал!

– Вы сказали! Я услышал…

И оба старика взволновались невольно, а гур хан даже и набежавшую слезу отцовскую смахнул. Каждый из них знал, чувствовал явственно, что земля срединная, по которой они с самой юности и до сей поры ступали твердо и уверенно, заколебалась под ногами, что впереди ждут неминуемые и, может быть, трагические перемены. Да, непонятно, чего ждать завтра, как никогда ранее неясные, смутные времена наступили, когда почти невозможно стало ничего предугадать, предвидеть и предположить. Всем своим опытом, знанием жизни, а вместе с тем и обостренным подсознанием чуяли они холодное дыхание подступающих перемен и, конечно, не могли не тревожиться, не искать того, что можно противопоставить этой угрожающей неизвестности…

И страх невольный закрадывался – за детей своих, золотых птенцов своего гнезда. Ведь отпускаешь их в самостоятельное плавание по бурному морю извечного человеческого соперничества, вражды и неизбежных войн, самых любимых на свете людей отдавая на волю, на слепое усмотрение судьбы, посадив в утлую лодку изменчивого случая… Но и не плыть было нельзя, и хочешь ли, не хочешь, а надо смиряться перед требовательными велениями времени и своего долга.

* * *

Лет десять назад, когда Кучулук с помощью гур хана Дюлюкю только начал еще собирать свое войско, устроив стан на западных отрогах Памира, султан Мухаммет прислал ему приглашение к себе для разговора.

Он, тогда еще совсем молоденький хан, не поверил, конечно же, его снисходительной лести в свой адрес, как и всем хитроумным речам султана. Чем он, беглый нищий бродяга, не имеющий ничего и никого за собой, мог заинтересовать, привлечь могущественного султана, не знающего счета своим богатствам, завоевавшего столько стран, владения которого теперь простираются аж до самого южного моря? Разумеется, он мог преследовать только одну цель: использовать его в качестве жертвы, наживки ли для успеха своей очередной хитрости или провокации, на которые был большой мастер. Но Кучулук по совету Кехсэй-Сабараха не стал ни портить, ни, тем более, рвать отношения с султаном и совершенно тайно продолжал встречаться раз или два в год с его лазутчиками, приходящими в основном под видом купцов.

Более чем ясно было, что султан пытается настроить и направить его против гур хана. Потеряв терпение, в последнем своем послании Мухаммет объяснился напрямик:

– Я буду наступать на гур хана с запада. Поможешь ты или не поможешь, все равно долина Семиречья превратится вскоре в мой летник. Но если ты правильно поймешь, откуда восходит солнце и куда садится, то станешь моим верным и постоянным спутником, как луна сопутствует земле, и бесконечно доверенным моим человеком…

«Господи, как витиевато, как высокомерно и… неумно. Ну, такому прямолинейному простаку, как я, придется серьезно подумать, прежде чем ответить», – усмехнулся Кучулук, закипая раздражением против всех этих владык.

Какой жестокой должна же быть безмерная власть такого человека на землях, им завоеванных! Наверняка, ни один переднелицый не может поднять головы, взглянуть прямо, сказать ему слово поперек. Эх, отправить бы ему послание пообиднее, что-то вроде такого: