По велению Чингисхана

– Только честолюбивые татары могут объявить так. Не зря же про них говорят: «Войнами живущие, на кровавой подстилке восседающие, смерть уподобляющие сну спокойному Тридцать Татар»… – Джэлмэ только головой покачал, пораженный. – Отец парня имел высший чин батыра; ну, а у нас до такого чина дослужиться трудно. Так что отчасти понятно, зачем сестры добиваются отправления его на Север: чтобы он поднялся на уровень своего отца…

– Кто знает… Сестры вроде бы так истово любят своего брата. Стоит им услышать его имя, как на глазах меняются, голоса наполняются лаской, даже слезы на глаза их наворачиваются… И вдруг добровольно, сами собрались отправлять его в такую неведомую даль, в морозы лютые, откуда дождешься ли возврата? Что-то я не могу этого понять… А что непонятно, то вызывает и тревогу, и подозрения всякие… – Хан пронзительно взглянул на Джэлмэ. – К тому же, он единственный сын Тайман-Батыра, продолжатель рода. А на том самом Севере вряд ли потомство многочисленное родить да сохранить сумеешь…

– Так ведь Усуй с Усуйхан татарки. А если что удумают они, татары, решат – обратного хода нет, будут добиваться, рваться вперед, невзирая даже на верную погибель, это-то известно издревле.

– Все равно, в этом что-то другое есть… – Хан сосредоточенно и угрюмо посмотрел на Джэлмэ, его светлые глаза как-то расширились. – Что-то есть… Ты вот что…

– Слушаю…

– Дело это очень тонкое и… негласное. И потому никому другому не могу его доверить… Только тебе!

– Ну?

– Ты вот что сделай… Разведай все пути-дороги, по которым в последнее время ходили-ездили Усуй с Усуйхан и Эллэй с тех пор, как мы пришли с Востока. С кем встречались и говорили о чем, чего хотели… Хорошо?

– Ты сказал. Я услышал… – Джэлмэ помрачнел от обиды и, не в силах скрыть это, отвернулся. – Хоть и не по душе мне это задание, но выполню. Я готов днем и ночью выслеживать любого врага. А вот поручение быть ищейкой, вынюхивать все пути-дороги собственных великих Хотун – никакое это не доверие, а наоборот… Это что, признак того, что считаешь меня ничтожным, нестоящим человеком?..

– Сказано – выполняй! – Хан тоже рассердился, отвернулся в гневе. – Нет у меня времени упрашивать тебя. Нужда заставила попросить тебя об этой… не знаешь, как и назвать. Об этой услуге. А ты думаешь, мне легко следить за своими же родными женами?!. Не капризность это, не ревность – нужда!..

Глава двадцатая Ожидание

«Войска, если тому не мешали соображения стратегические, задерживались на местах, обильных кормами и водою, и проходили форсированным маршем районы, где этих условий налицо не было.

Каждый конный воин вел от одного до четырех заводных коней, так что мог на походе менять лошадей, чем значительно увеличивалась длина переходов и сокращалась надобность в привалах и дневках.

При этом условии походные движения продолжительностью в 10–12 дней без дневок считались нормальными, а быстрота передвижений монгольских войск была изумительна. Во время венгерской кампании 1241 года Субедей прошел однажды со своей армией 435 верст менее чем в трое суток».

Эренжен Хара-Даван (XX в.)

Не прошло еще и десяти дней, как Джучи с Сюбетеем ушли за горы Алтая, как опять начались у него неясные тревоги, нервозность, навязчиво лезли в голову самые худшие предположения о всевозможных бедах и напастях.

«Уж не слишком ли мнительным я стал? – досадовал сам на себя хан. – Сыну-то уже почти тридцать, а я к нему всё как к маленькому отношусь… А ведь когда его на север отправлял, ему всего-то двадцать лет было…»

Но тогда – для того, может, чтобы успокоить бабушку, так переживавшую, рвавшую себе сердце в ожидании вестей от внука, – сам он был намного выдержаннее и хладнокровнее. А на этот раз всё почему-то разрастается внутри, ничем не сдерживаемая, сильная и необъяснимая тревога: как он там, и вернется ли?.. К тому ж и Сюбетей не тот, яркий и стремительный в мыслях и делах, каким был прежде. Наверняка, такое увечье, такие страшные раны не проходят даром, не могли не отразиться неким разладом во внутреннем состоянии человека, в настрое души. Пусть временно, но он сейчас похож на притупившийся, зазубренный о вражеские латы и кости меч, и его бы получше поберечь, дать отдохнуть, заново отточить дух…