По всем частотам. Сборник

Русь словно видит себя со стороны в этот момент: сопляк неполных пятнадцати лет в новеньком камуфляже, взмокший, лохматый, совсем несолидно нервничающий. Кому он там, на переднем крае нужен?..

– О да… – наконец произносит сероволосый с очень странной интонацией. – ЭТОТ автобус идёт на Донбасс.

– А… отправление когда? – быстро спрашивает Русь.

– Точно в срок и ни минутой позже.

Русю становится совсем не по себе.

И назло этому чувству он решительно подходит к автобусу, краем сознания отмечая его номер: «762».

Ни в одном расписании такого автобуса не было…

Сероволосый неохотно подвигается, и Русь залезает внутрь.

– Зачем тебе туда? – летит ему в спину тихий вопрос.

– Зачем-зачем… Там война. А на войне нужны люди… неравнодушные.

– Это-то я знаю. Но я спросил ТЕБЯ.

Сероволосый внезапно оказывается рядом. Русь наконец-то сбрасывает намявший плечи рюкзак на ближайшее сиденье и огрызается, не оборачиваясь:

– Тебе-то какое дело?

– А он туда рвётся, потому что дурак, – вступает в их странный разговор третий голос, от звучания которого Руся прошивает ледяная дрожь.

Непослушными руками поправив заваливающийся рюкзак, он поворачивает голову – и встречается взглядом с Русланом.

Мёртвым парнем из чёрного города, отдавшим свою жизнь, спасая отца Руся.

Лучшим другом детства – того детства, когда тебя ещё не смущает, что с тобой дружит мёртвый парень, которого никто не видит. Того детства, когда вместо собственных снов ты видишь отцовские военные кошмары и считаешь это совершенно нормальным. Того детства, которое исчезает по капле, так незаметно, что даже не можешь сказать, когда же это всё ушло из твоей жизни, оставив только смутное, мучительное чувство тоски по войне, которой ты никогда не знал. Войны, которая ещё не наступила…

Твоей войны.

– Руслан? – сглотнув, выдыхает Русь.

– А кто ж ещё, – Руслан растягивает губы в фирменной кривоватой усмешке. – Давно не виделись, Русь.

Из перемотанных синей изолентой наушников у него на шее как всегда несётся песня Янки Дягилевой.

Это так странно – видеть его почти ровесником.

Почти живым…

Тут автобус словно просыпается – и безо всяких предупреждений резко стартует с места в карьер под натужный рёв мотора.

Потеряв от неожиданности равновесие, Русь почти улетает на пол – но ему не дают. Рука Руслана на загривке крепкая… и настоящая. Совсем как в том давнем сне-который-не-сон.

– Да падайте там куда-нибудь уже! Не болтайтесь на проходе, как это самое в проруби, – окликает их сероволосый, выныривает из кабины и с ногами забирается на кондукторское место. Из-под сиденья извлекаются красная банка в роли пепельницы, пачка сухариков и бутылка совершенно советского с виду лимонада.

На невысказанное приглашение Руслан качает головой, а вот Русь жадно хлебает сладкую газировку, заедая горстью невыразимо острых сухариков. Сочетание ядерное, но удержаться невозможно, особенно если последний раз ел вчера вечером.

В автобусе больше никого – даже, кажется, за рулём, – и это почему-то совсем не удивляет.

Как и непроглядный туман за окном.

Русю даже кажется, что он помнит всё это – хмарь, похожую на белый шум потерявшего сигнал телевизора, утробное рычание мотора, отдающееся дрожью в сиденье, нечитаемый прищур сероволосого… Дежавю?

Или?..

– Куда мы едем? – спрашивает он, делая последний глоток и возвращая бутылку хозяину.

– А куда ты хочешь? – встречный вопрос, острый взгляд исподлобья. – На чужую войну?

– Она… не чужая.

– Зачем она тебе?

– Потому что дурак, – повторяет Руслан сердито и смотрит на Руся точь-в-точь как тогда, в детстве.

И вот это уже совсем обидно. Хотя бы потому что теперь они почти ровесники.

– Да не дурак я! И война за правое дело не может быть чужой!

– Ты так и не ответил, – спокойно замечает сероволосый. – Зачем она именно тебе? Руслану Николаеву, сыну офицера, мальчику, ещё до рождения дважды чуть не ставшему сиротой?

– Дважды? – Русь кидает взгляд на Руслана.

В ответ – привычная кривая усмешка:

– Мой отец погиб в девяносто девятом. В Дагестане накануне второй кампании.

– И… причём тут папа? Он…

– Был там, да. И вернулся. В отличие от. – И Руслан меняется в лице, как всегда, когда речь заходит о собственной смерти: – А я так… просто решил довести его дело до конца.

Русь отворачивается от слишком уж понимающего взгляда Руслана.

Они оба помнят жаркий август две тысячи восьмого, взрыв гранатомётного выстрела, крик отца Руся…

– Точно так же, как погиб и мой дядя в Афгане в восемьдесят втором, – негромко добавляет Руслан, прикрыв глаза. – Меня тоже, знаешь ли… не просто так Русланом назвали.

– Так всегда, – вдруг говорит со своего места сероволосый. – Одни умирают, чтобы жили другие. Закон пшеничного зерна.

– Ну-ка? – заинтересованно переспрашивает Руслан.

– «Если пшеничное зерно, пав в землю, не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесёт много плода».5

В автобусе повисает долгое-долгое молчание.

Такое абсолютное, что Русь даже не сразу замечает: мотор затих и автобус никуда не едет.

– А… мы приехали?