По знакомым дорогам

Перед войной Дмитрий, которого всегда тянуло к учебе, оканчивал Воронежский государственный университет, собираясь стать специалистом по экономической географии зарубежных стран. Призванный в армию, дрался на сталинградском направлении, где попал в окружение, в плен. Впрочем, в плену он был недолго. Ему удалось совершить побег, спрыгнув с поезда, который шел по родной Украине, мимо Белой Церкви. В течение многих дней, лучше сказать ночей, он пробирался проселочными дорогами в сторону родной Корюковки, на себе убеждаясь, как украинское население, хозяйки хат, пустеющих от горя и разорения, матери полуголых и голодных детей, помогали своим солдатам, одевали, кормили и лечили, если надо. А ему надо было, потому что свалил тиф. Однажды, подобрав Наумова на дороге, его поместили в тифозный барак в Ичне, откуда помогли ему бежать.

В Корюковку он пришел за несколько дней до того, как фашисты сожгли ее. Увели отца, а Дмитрий успел бежать в лес. И тут, в лесу, в двух километрах от Корюковки, он нашел отца среди расстрелянных карателями земляков. Своими руками похоронил его в том же лесу и пошел искать партизан. Вот что он сам рассказывал:

— Я кружил по лесу, не зная, куда направиться и что делать, как вдруг увидел женщину в простой и заношенной одежде. Она стояла метрах в пятидесяти от меня. Оттуда и сказала: «Товарищ Наумов, вам, как старшему лейтенанту Советской Армии, полагалось бы в партизанах быть». — «Да я их ищу!» — «Вот вам пропуск». И она протянула мне партизанскую газету, назвала пароль и сказала, что в этот день я должен пройти еще около сорока километров, чтобы застать партизан возле села Тихоновичи. Я пошел… Не пошел, а побежал, так, считайте, больше и двигался весь день. Возле Тихоновичей меня остановили… Так я попал действительно к партизанам, не зря торопился… А женщина в лесу, как позже выяснилось, была членом подпольной партгруппы в Корюковке, до войны — учительницей.

Сначала Дмитрий Наумов был у нас рядовым бойцом, потом разведчиком, минером. Росли его авторитет, известность среди партизан. Избрали секретарем комсомольской организации всего соединения. В партизанские месяцы своей жизни вступил в партию.

В ночь на 21 августа Морозов, которого у нас называли просто Мороз, взорвал еще один поезд на дороге Нежин — Киев. Пострадали два паровоза, катившие этот эшелон, и семь платформ с автомашинами.

У Тарновского, командира диверсионных групп, который готовил их действия, можно сказать нашего главного диверсанта, даже походка стала молодцеватой. Еще бы! Были недели, когда взрывы на железных дорогах повторялись в разных местах чуть ли не каждую ночь. Конечно, работа была нелегкой и опасной, но к ней привыкли. Диверсанты так и говорили: «Иду на работу!» Иногда за сто и даже сто пятьдесят километров. Тарновский снабжал подрывников толом и минами. А Мейтин наделял диверсантов колбасой и салом — сухим пайком.

Как-то так случалось, что самым тяжелым в этой «работе» стали считать ожидание: отправят диверсантов, а от них — день, два, три никаких вестей. И сами не возвращаются. Как нервничали Каменский и Малов, когда их диверсанты неделю не возвращались с задания и ничего не могли доложить командованию!

Помню, я и Негреев набили свои трубки настоящим табаком и сели покурить. Было это утром 25 августа. Давно мы не имели хорошего табачка, курили свой, партизанский: мякина, крапива и малиновый лист. Мякина горит, крапива дает крепость, а малина — аромат. Когда чапаевцы захватили у немцев на Козелецкой дороге листового табаку, то и нам в подарок перепало. Наслаждаемся. По одной трубке выкурили, набили по второй. И тут подходит мой ординарец:

— Что-то случилось… Каменский и Малов бегут сюда, Каменский даже без фуражки. То ли потерял, то ли надеть забыл…

Тут и они подбегают.

— Разрешите доложить?!

Я уж вижу — Каменский улыбается, догадываюсь, что это не беда.

— Если что хорошее — докладывай, а если плохое, то лучше после завтрака.

Оба замахали руками и — наперебой:

— Вернулись! Наши вернулись!

Мы позвали диверсантов к себе, усадили за примитивный стол, «майор» Мейтин раскошелился — поднес вернувшимся по чарке, а они — Михаил Насонов, Александр Серый, Дмитрий Бумажников — поведали, почему так задержались.

— Тот наш связной, которого указал нам товарищ Коротков, схвачен гитлеровцами и куда-то увезен. Мы сами добрались до железной дороги. Подход к ней очень труден. По обе стороны от полотна фрицы лес вырубили, и в таком хаосе он валяется, что только белке по нему скакать. Так мы и скакали, как белки. Ночью…

Вслед за командованием первого отряда приуныли и Дунаев с Шелудько — «исчезли» их диверсанты. Я застал однажды у чапаевцев Каменского, он успокаивал Дунаева:

— Я тебя понимаю, Андрей, сам ночами не спал. Вдруг там что-нибудь случилось, а я тут сижу? Понимаю, батенька… Ты послал на розыск?

— Ни от тех, ни от других ни слуху ни духу. — И Дунаев развел руками.