Почтовые открытки

Биман Зик очнулся тогда от самого сладкого последнего часа сна. Он еще дремал на теплой подушке, не желая полностью просыпаться и пытаясь понять, что за шум он слышит в полудреме. Как будто кто-то храпел или разговаривал низким сдавленным голосом, потом – какой-то смачный шлепок, словно прорвало какую-то пробку, потом – звук чего-то льющегося, сопровождающийся каким-то грохотом, и глухой лязг водопроводных труб. Биман Зик и прежде слышал завывание в водопроводных трубах. Он вскочил с постели и уставился на старого фермера, извивавшегося в петле, сделанной из рукава собственной рубахи, сама рубаха была привязана к водопроводной трубе, голыми ступнями он сучил по стене, штаны пропитались мочой.

– Охрана! – завопил Биман Зик. – У нас тут танцор!

Но к тому времени, когда старика вынули из петли, он свой танец уже закончил.

* * *

С чемоданом из кожзаменителя, бившим его по ноге, в плотно облегающей торс клетчатой куртке, покачивая головой вправо-влево, вправо-влево, Ронни Ниппл шел по майской тропе. Его запылившийся синий «Флитлайн Аэроседан» остывал на дороге. Квакши трещали в болоте, и даже в закрытой кухне их неотступная болтовня била по ушам.

– Джуэл, Мернель, печальное время пришло, но жизнь продолжается. – Его голос звучал с невероятной мягкостью, на подбородке блестело грязное пятно.

– Ронни, не надо разговаривать с нами как распорядитель похорон. С меня довольно. Жизнь не продолжается, во всяком случае так, как она шла раньше. Что нам нужно, так это помощь в том, чтобы как-то справиться с этим кошмаром. К нам каждый день ходят люди из страховой компании и из банка. Он оставил нас в пиковом положении. У нас нет денег, нам некуда идти, мальчиков с нами нет. Раньше мальчики могли наняться в помощники на какую-нибудь соседнюю ферму. Молодым, которые начинали вести свое хозяйство, старики протягивали руку помощи. А теперь… Если ты не поможешь нам найти какой-нибудь выход, я не знаю, что я сделаю. – Она хлюпнула носом и поплакала немного на фоне лягушачьего кваканья. Переплела пальцы. Ее обручальное кольцо стерлось до ширины проволоки. – О, я просто не знаю. Когда я была девочкой, у нас было столько тетушек, дядюшек, двоюродных, троюродных братьев и сестер, свойственников. И все жили поблизости. В те времена все они были бы уже здесь. Мужчины сбивали бы из досок столы. Каждая женщина принесла бы свою стряпню, ну, не знаю – печенье, жареных цыплят, пирожки, картофельный салат, пироги с ягодами, они всегда приносили, когда были какие-то общие посиделки, или церковные праздники, или у кого-то случалась беда. На похоронах моего брата Марвина, помню, дети бегали вокруг, смеялись, матери на них шикали, они немного затихали, а потом начинали снова. А мы втроем просто сидели – и все.

Мернель сонно раскачивалась на стуле, уставившись в окно на обугленный остов сгоревшего коровника. Она была совершенно безучастна к разговору. Иван-чай уже пророс сквозь пепелище. Лягушачий гвалт сводил с ума. Сорняки заполонили все вокруг – мальва, клоповник, земляной плющ, вонючая двурядка. Куст барбариса возле старой собачьей могилы, с блеклыми цветками, над которыми трепетали мотыльки.

– Джуэл, вы всегда по-дружески относились к моей матери, когда она в этом нуждалась. Вы знаете, о чем я говорю. Мне неизвестна вся та история – ну, когда папа умер, – но кое-что мама рассказывала. И я буду другом вам и Мернель. – Его голос дрогнул и стих. Он сидел за столом, бумаги, разложенные на стершейся клеенке, напоминали дрейфующие по морю лодки, коричневатый кухонный свет сеялся на его руки.

– Когда мы с ней часами сидели и разговаривали за этим столом, я и представить себе не могла, что однажды мы окажемся в одинаково тяжелом положении. Твоя мать была порядочной женщиной с доброй душой. Стоило кому-то заболеть, как она тут же спешила на помощь: приготовить ужин, постирать. Я в эти последние недели часто думаю: будь она здесь, она бы поняла, что я переживаю, – сказала Джуэл, думая о том, что Тут и Минк оба позорно убили себя. Хотя позор был разным. Она снова, как и рано утром, ощутила что-то вроде любопытства по поводу собственной смерти, добровольную полуготовность поразмыслить о том, какой та могла бы быть, однако это ощущение пришло и тут же ушло – как непроизвольное сокращение мышцы.

– В общем, я поизучал ваши бумаги и пришел к выводу, что мы сможем вытащить вас из этой трясины. Конечно, совсем остаться в стороне вряд ли получится.

– Ронни, я хочу, чтобы ты знал: я считаю тебя очень порядочным соседом.

Мернель состроила гримасу собственному отражению в окне, часто заморгав и растянув губы в притворном смирении так, что верхние зубы нависли над нижней губой. Квакши продолжали громко верещать. Голубоглазки[44] подмигивали, сирень источала дурманящий аромат.