Под грозой и солнцем

Ларинену стало не по себе. И кому только они понадобились? Правда, свое они уже отслужили. По этим широким половицам он делал когда-то свои первые шаги, падал, получал первые в жизни синяки. Когда-то на этой потрескавшейся печке бывало тепло даже в сильный мороз. А сейчас от нее веяло холодом, хотя на улице был теплый весенний вечер.

Подальше от берега, на пригорке, возвышался раньше домик Ирины. Сейчас его не было. В годы войны кто-то сжег его, уцелели только две березки, стоявшие тогда рядышком под окнами. Давным-давно Вейкко соорудил между ними качели и часто качал Ирину. Она была еще совсем маленькой и визжала от страха. А как он ее оберегал! Потом они подросли, покинули родную деревню, но часто, очень часто вспоминали свои качели и старые березы. И старую песню:

Однажды веской на качелях я встретил
Ту девушку — словно цветок весенний.
И я, околдованный нежной любовью,
Ласкал ее часто порою вечерней.

Взглянув на березки, Вейкко подумал, что и жизнь бывает похожа на грустную песню:

С тех пор незаметно года пролетели…
Качели, наверно, совсем развалились,
И, верно, забыта совсем та тропинка,
Которая нас привела на качели.

Березки стояли, как и прежде, рядом, но… Что же случилось с Ириной?.. А березки были на удивление хороши! Он остановился полюбоваться ими…

Зная, как тетушка любит чистоту, Вейкко так старательно вытирал на крыльце сапоги, что она даже вышла на шум.

— Смотри-ка, Вейкко! — обрадовалась она. — А я-то уж думала, ты нас совсем забыл. Заходи, заходи, сынок.

У тети была большая комната с маленькими окнами. Некрашеный пол сверкал. Она всегда мыла его песком. От порога к столу и в дальний угол вели полосатые домотканые половики.

Тетушка была высокой и еще довольно стройной, хотя ее волосы уже сильно поредели и поседели. Заплетенные в две маленькие жиденькие косицы и закрученные в узелок, они почти полностью скрывались под лентой. Ради гостя она достала из сундука и повязала новый платок — подарок Вейкко. На этот раз он не успел ничего купить ей и теперь пожалел об этом.

— Как там мать поживает, здорова ли? Как Ирина? — расспрашивала его добрая женщина, разжигая самовар.

— Хорошо живут, — коротко ответил Вейкко и, в свою очередь, справился о ее здоровье.

— Бес ли какой мне в голову влез, — ворчливо говорила она. — Все стучит и стучит в висках, да и забывчива стала. Тут как-то из Петрозаводска девушка приезжала, просила рассказать старые сказки и еще руну про Вяйнямейнена… Она хотела их на бумагу записать да книгу сделать. Раньше-то у меня записывали, много я их знала, всяких сказок да рун. А в этот раз сижу немая как рыба, ничего не могу вспомнить. Так и уехала она с пустыми бумажками. Мне даже ее жалко стало.

Вейкко хотел дождаться возвращения с работы двоюродной сестры, Ольги Ларионовой, дочери тетушки. Она работала колхозным агрономом, и ее можно было бы расспросить о делах колхоза, прежде чем идти к председателю. Но, зная, что говорунья Ольга где-нибудь да задержится после работы, не стал ждать, а, поужинав, пошел гулять по деревне.

Проходя мимо дома Кауроненов, Вейкко увидел во дворе самого хозяина, старого Иивану, который что-то мастерил. Вейкко обрадовался и зашел к нему.

— Здравствуй, здравствуй, — ответил старик, не отрываясь от работы.

— Как живешь, дядя Иивана? — чуть громче спросил Ларинен. Ему казалось, будто все старые люди плохо слышат.

— Я свое уже прожил, — негромко ответил старик, как бы давая понять, что и Вейкко не следует кричать.

— Как здоровье? Работаешь еще?

— Я свое отработал, — буркнул старик и исподлобья взглянул на Ларинена. — Что велят, то и делаю, а об остальном у меня голова не болит.

Помолчав, Кауронен все же счел нужным спросить:

— Уполномоченным приехал?

— Да, направили.

— Ну что ж, давай, уполномачивай.

Вейкко было трудно продолжать разговор в таком тоне.

— Как сыновья поживают? — спросил он.

— Сыновья там же, где и ты. — Старик махнул рукой, как бы указывая на обширный мир. — Гуляют по белому свету.

Сунув отесанное топорище под мышку, он пошел в избу. Ларинен посмотрел ему вслед с уважением и жалостью. Уж очень постарел и сгорбился дядя Иивана за последние годы. На макушке у него блестела большая лысина, и виски совсем поседели.

Ларинен постоял еще с минуту, ожидая, не вернется ли старик, но тот не выходил. Тогда Вейкко, оглядев хозяйство Ииваны, медленно побрел по деревне.