Под грозой и солнцем

Вейкко снова направился к председателю. Медленно шагая по деревне, он любовался синей гладью озера, которое уже было свободно ото льда и расстилалось за проливом широко и привольно. Не раз бороздил он на лодке эти воды, и не раз разбушевавшееся в непогоду озеро играло его судьбой. «Изменилась жизнь и в этой деревне, — подумал он. — Раньше здесь, помнится, не было ни одного грамотного человека. А теперь в деревне есть председатель сельсовета, секретарь сельсовета, председатель колхоза, счетовод, кладовщик, агроном, фельдшер, ветеринар, зоотехник, заведующий избой-читальней, заведующая библиотекой, налоговый агент, уполномоченный по заготовкам, работники почты, сельпо, не говоря уже об учителях. В деревне более двадцати человек служащих. Теперь еще прибыл уполномоченный по севу. Потом приедут лекторы, киномеханики. Все это очень хорошо. Плохо только, что слишком мало тех, кто выйдет в поле».

Вейкко застал председателя колхоза за ужином. Кюнтиев жил с женой в маленькой комнате в том же доме, где размещалось правление колхоза.

Вейкко казалось, что для председателя, высокого и грузного мужчины, слишком тесна и низка комната. Маленькими были стол, за которым он сидел, тарелки и ложка в его громадных ручищах, хозяйка, хлопотавшая у небольшой плиты, тоже была мала. Чересчур тесными выглядели на нем офицерские галифе, и просто удивительно, как он сумел натянуть на свои здоровенные ноги небольшого размера хромовые сапоги. Он и сам казался раздраженным и озлобленным оттого, что все в мире было для него мало.

Председатель медленно повернулся и подал гостю руку.

— Вот как, ты уже прибыл? — сказал он и взглянул на жену. Она моментально подала гостю стул. — Ужинать будешь?

Вейкко отрицательно покачал головой.

Покончив с ужином, председатель утер тяжелый, гладко выбритый подбородок полотенцем, поданным женой, достал из кармана красивый серебряный портсигар.

— Из района еще кто-нибудь приедет? — был его вопрос.

— Кто же еще должен приехать? — удивился Вейкко.

Кюнтиев не счел нужным ответить.

— Ну, что тебе сегодня надо? — спросил он. — Ты уже виделся с нашим партийным секретарем?

— Лично мне ничего не надо, — с досадой ответил Ларинен. — Приехал помочь, чем смогу.

Председатель молча курил, а затем в трех словах охарактеризовал положение в колхозе:

— Не хватает людей.

— Я пока не знаю, кто у вас вообще есть.

— Пойдем в правление.

В большой комнате правления стоял всего один стол.

— А где же сидит счетовод? — удивился Ларинен.

— Я счетовод, — заявил председатель. — Был тут у меня счетоводом Нийккана Лампиев, знаешь его? Молокосос.

— А где он теперь?

— История с его отцом какая-то смутная. Сообщили, что он пропал без вести в 1944 году, но… — председатель многозначительно замолчал и через некоторое время произнес: — А почему бы он не мог, например, попасть в плен и остаться там?

— А Нийккана работает в колхозе?

— Нет. Захотел уехать. Я не удерживал.

В списках бригад было большинство пожилых. Занявшись списками, они не заметили, как в комнату вошла женщина. Она робко жалась у дверей, пока председатель не спросил:

— Чего тебе?

— Я еще не получила семенной картошки. А семена уж давно пора проращивать.

— Сегодня я не пойду на склад. Приходи завтра.

Женщина постояла с минуту и молча удалилась.

— А кто у вас кладовщиком? — спросил Ларинен.

— Я.

И пояснил:

— В последнее время кладовщиком был Иивана Кауронен, бывший председатель. Но я не доверяю ему.

— Ииване Кауронену? — запальчиво переспросил Ларинен. — Я очень хорошо его знаю и могу поручиться.

Председатель улыбнулся и, глядя на покрасневшее лицо Вейкко, мягко сказал:

— Да и я его в воровстве не подозреваю. Но он может подложить мне свинью. Да, да… Кладовщик может, если захочет. Он меня не любит. А знаешь ли ты, где брат его жены? Арестован в 1938 году. Вот видишь? И теперь, когда у меня нет ни кладовщика, ни счетовода, я заставил ревизионную комиссию лучше работать, чтобы меня в воровстве не заподозрили.

— Так у тебя все колхозники разбегутся, — возмутился Ларинен.

— Ты-то, наверно, не из-за меня отсюда удрал. Насколько мне известно, ты окончил сельскохозяйственный техникум.

Кюнтиев усмехнулся, увидев, как Ларинен закусил губу.

— Я пошел туда, куда меня направила партия, — с трудом выговорил Вейкко.

— Может быть, партия против твоего возвращения в колхоз? А? Странно, что партия не требует меня в город, а заставляет быть здесь, хотя у меня и нет сельскохозяйственного образования.

Ларинену было трудно сдерживать себя. А председатель, переждав минуту, заговорил примирительно:

— Кто же у нас будет севом руководить, если председатель и уполномоченный будут ругаться между собой? Боюсь, что в перебранке тебе не под силу со мной тягаться, у меня нервы крепче. Да и не лучше ли оставить это до лета, чтобы не скучно было? Получишь отпуск, приезжай сюда порыбачить. Рыбалка — моя слабость, хотя я и не очень везучий.

Ларинен молчал. Председатель внушительно добавил: