Под грозой и солнцем

— В райкоме хорошо знают, что у меня нет ни кладовщика, ни счетовода. Но там знают и то, что во время войны я служил интендантом. Однажды был такой случай: я и еще трое охраняли большой продовольственный склад, а сами двое суток ни крошки в рот не брали. Мы не имели права трогать склад, и мы не тронули. Те трое чуть не застрелили меня. Они попали под трибунал. Нынешний второй секретарь райкома был тогда комиссаром полка. Он и расследовал это дело… Вот учетная и инвентарная книги. — Кюнтиев положил перед Лариненом папки. — Полистай, посмотри. И попробуй найти где-нибудь хоть грамм или копейку, не занесенные в книги!..

Ларинен отодвинул бумаги:

— Я приехал не ревизию делать. Я говорю о людях, которых ты несправедливо обижаешь…

— Об этом мне говорили начальники повыше, чем ты. Даже в решении бюро райкома записано, что я не доверяю людям. Но я еще раз говорю и тебе и всем: пусть пошлют сюда такого человека, который доверял бы Теппане, доверял бы тем колхозникам, кто ворует по ночам на полях картошку. Пускай приезжает кто-нибудь подоверчивей. Садись-ка сам на мое место и доверяй. Я за это место не больно-то держусь.

Комната правления была большой, но почему-то она всегда казалась Ларинену тесной и мрачной: то ли потолок был слишком низким, то ли окна маленькими.

Комнату эту Ларинен помнил с детства. Немало лет прошло с тех пор, когда его мать, дядя Иивана и многие другие из Кайтаниеми отправились на заработки — заготовлять дрова для Мурманской железной дороги. Маленький Вейкко остался тогда у хозяина этого дома. Тот согласился взять его на свое попечение, потребовав за содержание мальчика всю пенсию, которую Вейкко получал после смерти отца. Деньги хозяин взял, но мальчик пробыл у него недолго. Как только мать ушла из деревни, хозяин выгнал его из дому. Около года Вейкко прожил у Кауроненов, которые и сами жили тогда впроголодь.

Странно, что он вспомнил об этом именно сейчас.

— Ну как, уполномоченный, будем еще спорить или лучше подумаем, откуда взять людей? Может, ты попросишь, чтобы из райцентра подмогу прислали, хотя бы на самое горячее время? Служащих или еще кого.

Ларинен подошел к столу и взял лист чистой бумаги.

— Может, придется и попросить, — медленно проговорил он. — Но людей мы найдем и здесь. — Вейкко начал составлять список. — Председателя сельсовета — на поле. Агронома… Впрочем, агроном и так находится на поле.

— У нее женихи на уме, а не поля. Не обижайся, что так говорю о твоей сестре.

Ларинен продолжал писать, перечисляя вслух:

— Ветеринара, зоотехника, заведующего избой-читальней, библиотекаря — на поле. Из работников почты хотя бы одного. Налогового агента — тоже.

— Но как ты скажешь им об этом?

— Очень просто. Я спрошу, каждый ли день они едят. Земля нас хлебом кормит.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Все решено. Ирине даже не верилось, что все уладилось так быстро и легко. И вот она в поезде на пути к Петрозаводску.

Роберт вернулся тогда из лесу через три дня; они обо всем договорились, и сразу же, двумя днями раньше Ирины, он уехал в Петрозаводск. За это время она успела устроить свои дела. В райсовете ее считали хорошим и добросовестным работником. Она никогда раньше ничего не просила для себя. Просьба о немедленном освобождении от работы была удовлетворена сразу же, без возражений, хотя это и удивило всех. Председатель райсовета решил, что она хочет стать певицей. На прощание он пожелал ей успехов. Ирина никому ничего не объяснила, даже матери Вейкко. Молча собрала вещи и ушла. Свекровь, видимо, догадывалась, в чем дело. Не подав невестке руки на прощание, она взяла веник и следом за ней вымела из избы сор.

Самым трудным для Ирины было написать письмо Вейкко. Не один лист бумаги она скомкала и разорвала. Письмо не получалось. Она решила написать ему сразу же из Петрозаводска. Хорошо, что Вейкко не оказалось дома. Правда, теперь ее уход выглядел трусливым бегством. Но уйти при нем было бы намного сложнее и мучительнее. И как знать, может, тогда у нее и не хватило бы на это силы воли.

Была ли у нее сила воли? Над этим Ирина никогда не задумывалась. Она появилась на свет, когда ее мать и отец были уже немолодыми. Девочка росла в семье единственным ребенком, и родители баловали и боготворили ее, насколько это возможно для деревенских жителей среднего достатка.