Под небом Аргентины

Лена поднялась и безотчетно погладила его по голове. Она чувствовала себя намного старше Наско. Да, он варился в том же адском котле, но все как-то проходило мимо него. Никогда не понять ему неумолимого закона Берисо — бери и то малое, что предлагает тебе жизнь, или погибай…

Наско вскочил и посмотрел ей в глаза:

— Я не допущу, чтобы это произошло, Лена!

Ему показалось, что эти слова произнес кто-то чужой. Он медленно направился к двери, машинально повторяя: "Нет… нет!" А Лена устало опустилась на один из ящиков.

Прохладный ветерок заставил Наско зябко поежиться. Шагая к дому Веты, он думал: "Хоть бы Пепо еще не вернулся. Она, наверно, поможет уговорить эту упрямую девушку…"

И опять у него возник вопрос: зачем он вмешивается? Даже деньги предлагает, содержать семью обещает, будто он миллионер. Что за дурак! Но нет, надо помешать, а то Видю и Трако жить ему не дадут.

Наско ускорил шаги. У дома Веты остановился. Кто-то возился с ключом, пытаясь открыть дверь. Наско всмотрелся — это был Пепо. Он сжал кулаки. Впервые его обожгла ревность. В еще большем возбуждении он отправился по кабакам искать Новакова. Он его отыщет во что бы то ни стало и поговорит. Нет, им не о чем говорить, он будет требовать, приказывать… Он может приказывать! Ведь его покровитель — Сириец…

Наско все ускорял шаги, словно боялся опоздать на какую-то важную встречу, плутал в толпе, наталкиваясь на прохожих, принимавших его за пьяного. Наконец, в одном из кабаков он нашел Новакова. Тот сидел с Пышо за дальним столиком. Чисто выбритый, с блестящими от бриллиантина волосами, Новаков самодовольно улыбался. На нем был новый костюм. Пышо что-то возбужденно рассказывал ему, жестикулируя. За этим же столиком сидел еще один болгарин, известный под прозвищем Музыкант. С красным от вина и напряжения лицом он выводил на кавале протяжную мелодию. Наско остановился, колеблясь Он предпочитал говорить с Пышо и Новаковым отдельно. Но решив, что так, может быть, даже лучше, направился к ним, не зная, что сделает через минуту.

Пышо первый заметил его и громко подозвал:

— Иди к нам, Наско! Наконец-то и я могу тебя угостить.

— Мне надо поговорить с тобой, бай Пышо, — сказал Наско, сам удивляясь своему спокойствию.

— Давай поговорим, — заплетающимся языком произнес подвыпивший Пышо. — Здесь все свои. Я угощаю…

Наско встретил насмешливый взгляд Новакова и внезапно пришел в ярость.

— Верни ему деньги, бай Пышо, слышишь? Не жжет тебя эта водка? Телом дочери за нее расплачиваешься!

Эти слова он произнес громко, с театральным пафосом. Если бы его поза и гневное лицо не говорили красноречивее всяких слов, то, Наско, наверно, вызвал бы смех своей драматической тирадой. Пышо же ничего не понял и повторил:

— Да сядь, парень! Я угощаю.

— Ты должен вернуть ему деньги, бай Пышо!

На этот раз Пышо услышал Наско и машинально пощупал карман. Вот как! Этот молокосос требует, чтобы он вернул деньги! А ему еще не приходилось держать в руках такую кучу денег в этой Аргентине. Это его деньги. Вернуть их? Да что он, с ума сошел, что ли?

— Ну! Слышишь? — голосом, не допускавшим возражений, подстегнул его Наско.

Пышо, которому передалось настроение Наско, тоже раскричался:

— Чего тебе надо? Зачем лезешь не в свое дело? Убирайся отсюда!

Наско вдруг опомнился. Он почувствовал, что поступил по-ребячески. Музыкант перестал играть, Новаков, с издевкой смотревший на юношу, злобно захихикал. Наско сжал кулаки и сделал над собой усилие, стараясь говорить спокойно:

— Послушай, Новаков, откажись от этого дела. Не губи девушку.

— А тебе что? — ответил Новаков с тем же хихиканьем. — Деньги у меня есть, вот я и нанимаю себе прислугу за домом смотреть.

— Я деньги тебе верну, идиот! Откажись или.

Наско не закончил. Новаков, не говоря ни слова, вскочил и запустил в него стулом. Наско уклонился от удара и с яростным криком бросился на Новакова. Опомнился он только тогда, когда почувствовал, что его держат несколько пар крепких рук. Огляделся. Двое полицейских что-то ему говорили. С трудом он понял, чего от него хотят и, вдруг охваченный полным безразличием, пошел к выходу.

5

Берисо, закутанный в черный саван беззвездной ночи, лихорадило от усталости. Толпы рабочих выходили из фабричных ворот и тихо переговаривались, подавленные неприветливым мраком. Они растекались, по улицам, заполняли кабачки или спешили домой, мечтая о нескольких глотках бодрящего мате.

Вета сидела в темной комнате у окна. Весь день она думала о Владе. В последнее время, в особенности с тех пор, как на ее пути появился Наско, она все чаще возвращалась мыслями к нему, вспоминала его шутки, любимые словечки, звонкий заразительный смех, умные ласковые глаза, восстанавливала в воображении со всеми подробностями каждую из их редких встреч. Тоска по любимому отгоняла искушение, помогала ей побороть низменные желания. В такие минуты образ Наско отдалялся, он казался ей совсем чужим человеком.