Под осенней звездой (пер. Благовещенская)

Между тмъ, я разговорился съ однимъ работникомъ на двор, съ молодымъ парнемъ. Онъ получалъ двсти кронъ въ годъ, — да, а кром того на харчи, — говорилъ онъ. Вставать надо въ половин седьмого, чтобы кормить лошадей, а въ рабочую пору — въ половин шестого, работать весь день до восьми часовъ вечера. Но онъ былъ здоровъ и казался довольнымъ этой спокойной жизнью въ своемъ маленькомъ свт. Я помню его великолпные зубы и помню его красивую улыбку, когда онъ заговорилъ о своей двушк. Онъ подарилъ ей серебряное кольцо съ золотымъ сердечкомъ.

— Что она сказала, когда получила его?

— Она, конечно, удивилась, ты самъ знаешь.

— А ты что сказалъ?

— Что я сказалъ? Не знаю. Я сказалъ: на здоровье. Я хотлъ также подарить ей матеріи на платье, но…

— Она молодая?

— Ну, конечно. Она болтаетъ, точно на губной гармоник играетъ, такая она молоденькая.

— Гд она живетъ?

— Этого я не скажу. А то это разболтаютъ по деревн.

Я стоялъ передъ нимъ на подобіе Александра Македонскаго и былъ такъ мудръ и презиралъ немножко его бдную жизнь. Когда мы разставались, а отдалъ ему одно изъ своихъ одялъ, такъ какъ мн было тяжело таскать оба; онъ сейчасъ же объявилъ, что подаритъ это одяло своей двушк, чтобы ей было тепле спать.

А Александръ сказалъ:- Если бы я не былъ мною, то я хотлъ бы быть тобою…

Когда Фалькенбергъ окончилъ свою работу и вышелъ на дворъ, то онъ такъ важничалъ и говорилъ такія удивительныя слова, что я съ трудомъ его понималъ. Его провожала дочь помщика. — Теперь мы направимъ наши стопы на сосдній дворъ, — сказалъ онъ, — тамъ тоже есть фортепіано, которое требуетъ нашей помощи. До свиданья, до свиданья, фрёкенъ!

— Шесть кронъ, парень! — шепнулъ онъ мн. — На сосднемъ двор тоже шесть, итого двнадцать

И вотъ мы пошли дальше, я потащилъ оба мшка.

XIV

Фалькенбергъ разсчиталъ врно: въ сосдней усадьб не хотли отставать отъ другихъ, фортепіано необходимо было настроить. Барышни не было дома, но фортепіано можно было настроить во время ея отсутствія — это будетъ для нея пріятнымъ сюрпризомъ. Она такъ давно жаловалась на разстроенное фортепіано, на которомъ стало невозможно играть.

Я опять былъ предоставленъ самому себ, а Фалькенбергъ вошелъ въ домъ. Когда стемнло, ему дали свчи, и онъ продолжалъ настраивать. Онъ ужиналъ въ комнатахъ, а посл ужина онъ вышелъ ко мн и потребовалъ трубку.

— Какую трубку?

— Дуракъ. Кулакъ!

Я не совсмъ охотно передалъ ему мою необыкновенную трубку, которую я недавно окончилъ: ноготь былъ вдланъ, кольцо надто, и длинный стержень прикрпленъ.

— Не давай слишкомъ нагрваться ногтю. — шепнулъ я ему, — а то онъ, пожалуй, отвалится.

Фалькенбергъ закурилъ трубку, затянулся и вошелъ въ домъ. Но онъ позаботился и обо мн и потребовалъ, чтобы меня въ кухн накормили и дали мн кофе

Я улегся спать на сновал.

Ночью меня разбудилъ Фалькенбергъ, который звалъ меня, стоя посреди сновала. Была полная луна, и небо было ясно, и я хорошо видлъ лицо своего товарища.

— Что случилось?

— Бери свою трубку!

— Трубку?

— Я ее больше ни за какіе деньги не возьму. Посмотри-ка, вдь ноготь-то отваливается!

Я взялъ трубку и увидалъ, что ноготь покоробился. Фалькенбергъ сказалъ:

— Онъ точно грозилъ мн при лунномъ свт. А тутъ я еще вспомнилъ, откуда этотъ ноготь.

Счастливый Фалькенбергъ…

На слдующее утро, когда мы собирались уходить, возвратилась домой барышня. Вскор мы услыхали, какъ она бренчала какой-то вальсъ на фортепіано. Немного спустя она вышла къ намъ и сказала:

— Да, теперь совсмъ, другое дло! Большое вамъ спасибо!

— Вы довольны, фрёкенъ? — спросилъ настройщикъ.

— Еще бы! Теперь у фортепіано совсмъ другой тонъ.

— Не укажите ли вы, фрёкенъ, куда мн теперь итти?

— Идите въ Эвербё къ Фалькенбергамъ.

— Къ кому?

— Къ Фалькенбергамъ. Туда ведетъ прямая дорога. Когда вы дойдете до столба, то сверните направо. Васъ тамъ примутъ.

Тутъ Фалькенбергъ услся преспокойно на ступеньк крыльца и сталъ выспрашивать у барышни всю подоготную о Фалькенбергахъ изъ Эвербё. — Вотъ такъ штука. Онъ никакъ не ожидалъ, что встртить здсь своихъ родственниковъ и какъ бы попадетъ домой! Безконечно вамъ благодаренъ, фрёкенъ. Вы оказали мн великую услугу!

И вотъ мы опять отправились въ путь, я потащилъ мшки.

Когда мы вошли въ лсъ, то мы сли, чтобы обдумать положеніе длъ. Благоразумно ли Фалькенбергу, состоящему въ чин настройщика, итти къ капитану въ Эвербё и рекомендоваться родственникомъ? Я сильно сомнвался въ этомъ и заразилъ своимъ сомнніемъ и Фалькенберга.

— Нтъ ли у тебя съ собой какихъ-нибудь бумагъ съ твоимъ именемъ? Какого нибудь свидтельства?

— Да, но какого черта мн въ этихъ бумагахъ! Вдь тамъ только стоитъ, что я порядочный рабочій.

Мы стали обсуждать, нельзя ли немного поддлать свидтельство; или, можетъ быть, лучше написать новое? Можно было бы написать что-нибудь въ род того, что такой-то настройщикъ, Божьей милостью… а имя могло быть Леопольдъ вмсто Ларса. Кто могъ намъ помшалъ написать это?

— Ты можешь взять на себя написать это свидтельство? — спросилъ Фалькенбергъ.

— Да, это я могу.