Под осенней звездой (пер. Благовещенская)

Такъ какъ день клонился къ вечеру, а Фалькенбергъ все еще настраивалъ рояль, то я ушелъ со двора, чтобы меня опять не пригласили на ужинъ. Луна сіяла и звзды ярко горли на неб, но я предпочиталъ пробираться по темному лсу и забрался въ самую гущу, гд было совсмъ темно. Да, тамъ было и пріятне всего. Какъ воздухъ тихъ и какой покой царитъ на земл! Стало холодно, земля покрылась инеемъ. То тутъ, то тамъ раздается легкій трескъ, пискнула полевая мышь, ворона пролетла надъ верхушками деревьевъ, — и опять наступила мертвая тишина. Видлъ ли ты когда-нибудь во всю свою жизнь такіе свтлые волосы? Конечно, нтъ! Она великолпна съ головы до ногъ! Ротъ у нея прелестный, а волосы отливаютъ золотомъ. Счастливъ, кто могъ бы вытащитъ изъ своего мшка діадему и подарить ее ей! Я отыщу блднорозовую раковину, выржу изъ нея ноготь, и тогда я подарю ей трубку, чтобъ она дала ее мужу. Это я сдлаю…

На двор я встртилъ Фалькенберга, который прошепталъ мн однимъ духомъ:

— Она получила отвть отъ мужа: мы можемъ рубить деревья въ лсу. Привыкъ ли ты къ этой работ?

— Да.

— Такъ иди въ кухню. Она тебя спрашивала.

Я вошелъ въ кухню, и барыня сказала мн:

— Куда вы пропали? пожалуйста, идите ужинать. Вы уже поужинали? Гд?

— У насъ есть съ собой провизія.

— Это совсмъ лишнее. Можетъ быть, вы выпьете чаю? И чаю не хотите?… Я получила отвтъ отъ моего мужа. Вы умете рубить деревья? Вотъ это хорошо. Вотъ посмотрите: «Нужны два дровоска». Петръ покажетъ отмченный лсъ…

Боже! — она стояла совсмъ рядомъ со мной и показывала на телеграмму. Ея дыханіе благоухало, какъ у молодой двушки.

XVI

Мы въ лсу. Петръ, одинъ изъ работниковъ, показалъ намъ сюда дорогу.

Когда мы поговорили съ Фалькенбергомъ, то оказалось, что онъ вовсе не считалъ себя особенно обязаннымъ барын за то, что она достала намъ работу. — Есть чего благодарить, — говорилъ онъ, — теперь дорогое рабочее время. — Оказалось также, что Фалькенбергъ былъ довольно посредственнымъ дровоскомъ. Въ этомъ отношеніи у меня было больше опыта, и я, въ случа необходимости, могъ руководить работой. Фалькенбергъ на это согласился.

Но тутъ я сталъ возиться съ однимъ изобртеніемъ.

Тотъ способъ, который примняли къ рубк деревьевъ, былъ очень несовершененъ; и я ршилъ придумать такой аппаратъ, который облегчилъ бы работу дровоскамъ и далъ бы возможность перепиливать стволъ ближе къ корню. Я началъ набрасывать отдльныя части такой машины. «Вотъ видишь, теб удастся изобрсти аппаратъ!» думалъ я. Это сдлаетъ мое имя извстнымъ.

Одинъ день шелъ за другимъ. Мы рубили деревья въ девять дюймовъ, обрубали у стволовъ втви и очищали кору. Намъ жилось хорошо и спокойно. Мы брали съ собой въ лсъ холодной провизіи и кофе, а вечеромъ намъ давали дома горячій ужинъ. По вечерамъ мы мылись и прихорашивались, чтобы отличаться отъ дворовыхъ работниковъ, и сидли въ кухн, гд была большая заженная лампа и три служанки. Фалькенбергъ влюбился въ Эмму.

Отъ времени до времени до васъ доносились звуки рояля изъ комнатъ; отъ времени до времени барыня выходила къ намъ, все такая же двственно-юная, все такая же ласковая. — Какъ сегодня было въ лсу? — спрашивала она. — Не видли ли вы медвдя? — А разъ вечеромъ она поблагодарила Фалькенберга за то, что онъ такъ хорошо настроилъ рояль. Что, въ самомъ дл? Загорлое лицо Фалькенберга стало красивымъ отъ радости, а я готовъ былъ гордиться своимъ товарищемъ, когда онъ скромно отвтилъ: Да, мн самому показалось, что рояль сталъ немного лучше.

Одно изъ двухъ: или, вслдствіе нкотораго навыка, онъ сталъ настраивать лучше, или же барыня была ему благодарна за то, что онъ не испортилъ ей рояля.

Каждый вечеръ Фалькенбергъ надвалъ мое городское платье. Не могло быть и рчи о томъ, чтобы я взялъ его обратно и носилъ его самъ; всякій подумалъ бы, что я взялъ платье на подержаніе у своего товарища.

— Ты можешь взять себ мое платье, — сказалъ я въ шутку Фалькенбергу, — если уступишь мн Эмму.

— Ладно, бери Эмму, — отвчалъ Фалькенбергъ.

Я сдлалъ открытіе, что между Фалькенбергомъ и его Эммой наступило охлажденіе. Ахъ, Фалькенбергъ влюбился, какъ и я. Нтъ, что за дураки мы оба были!

— Какъ ты думаешь, выйдетъ она сегодня къ намъ? — спрашивалъ Фалькенбергъ въ лсу.

А я отвчалъ:

— Я только радуюсь, что капитанъ еще не возвратился домой.

— Да, — подтверждалъ Фалькенбергъ. — Послушай, если я узнаю, что онъ съ ней дурно обращается, то ему придется плохо.

Однажды вечеромъ Фалькенбергъ сплъ въ кухн псню. И я очень гордился имъ. Барыня вышла къ намъ и заставила его повторить псню. Его прекрасный голосъ наполнилъ всю кухню, и барыня воскликнула въ восторг: Нтъ, я никогда не слыхала ничего подобнаго!

Тутъ я началъ завидовать.

— Вы когда-нибудь учились пть? — спрашивала барыня. — Вы знаете ноты?

— Да, — отвтилъ Фалькенбергъ, — я былъ членомъ въ одномъ обществ.

Я нашелъ, что онъ долженъ былъ отвтить: нтъ, къ сожалнію, я ничему не учился.

— Вы пли когда-нибудь кому-нибудь? Васъ слышалъ кто-нибудь?

— Да, я плъ иногда на вечеринкахъ. И на свадьбахъ также.

— Но слышалъ ли васъ кто-нибудь, кто знаетъ толкъ въ пніи?

— Нтъ, не знаю, право. А впрочемъ, кажется, что да.