Под осенней звездой (пер. Благовещенская)

Ко мн на чердакъ пришла покойница и протянула мн свою лвую руку, какъ бы показывая ее мн: ногтя за большомъ пальц не было. Я закачалъ головой въ знакъ того, что у меня былъ когда-то ноготь, но что я его выбросилъ и на мсто него взялъ раковину. Но покойница стояла передо мной и не уходила, а я лежалъ и весь дрожалъ отъ страха. Наконецъ, мн удалось произнести, что я, къ сожалнію, ничего не могу больше сдлать, и что она должна уйти во имя Божіе… Отче нашъ, иже еси на небесхъ… Покойница пошла прямо на меня, я протянулъ впередъ два кулака и испустилъ раздирающій крикъ, и въ то же время я сильно прижалъ Фалькеиберга къ стн.

— Что случилось? — закричалъ Фалькенбергъ. — Господи, Іисусе Христе!

Я проснулся весь въ холодномъ поту и открылъ глаза. Но хотя я лежалъ съ открытыми глазами, видлъ все-таки, какъ покойница тихо удалялась въ темный уголъ чердака.

— Это покойница, — простоналъ я. — Она требуетъ свой ноготь.

Фалькенбергъ вскочилъ съ кровати и сразу пришелъ въ себя.

— И я видлъ ее, — сказалъ онъ.

— И ты тоже? А ты видлъ палецъ? Уфъ!

— Не хотлъ бы я быть въ твоей шкур.

— Дай мн лечь у стны! — просилъ я.

— А я куда лягу?

— Теб неопасно, ты отлично можешь лечь здсь впереди.

— Чтобы она взяла меня перваго? Нтъ, спасибо!

И съ этими словами Фалькенбергъ улегся снова и натянулъ одяло на глаза.

Одно мгновеніе я хотлъ спуститься и лечь у Петра; ему было уже лучше, и я не могъ больше заразиться отъ него. Но я побоялся спуститься съ лстницы.

Я провелъ скверную ночь.

Утромъ я началъ повсюду искать ноготь, и я нашелъ его, наконецъ, среди опилокъ и стружекъ на полу. Я похоронилъ его по дорог въ лсъ.

— Чего добраго, теб придется, пожалуй, отнести ноготь туда, откуда ты его взялъ, — сказалъ Фалькенбергъ.

— Туда такъ далеко, это цлое путешествіе…

— Но можетъ случиться, что ты будешь принужденъ сдлать это. Неизвстно, понравится ли ей, что палецъ валяется тамъ, а ноготь здсь.

Но я уже оправился отъ страха, а дневной свтъ сдлалъ изъ меня храбреца. Я сталъ смяться надъ суевріемъ Фалькенберга и сказалъ ему, что его взглядъ на вещи уже давно осужденъ наукой.

XXI

Разъ вечеромъ въ усадьбу пріхала гостья. Такъ какъ Петръ все еще былъ боленъ, а второй работникъ былъ молодой мальчикъ, то пришлось принять лошадей мн. Изъ коляски вышла дама.

— Господа дома? — спросила она.

Когда послышался шумъ подъзжавшей коляски, то въ окнахъ показались лица, въ коридор и комнатахъ зажглись лампы, на крыльцо вышла барыня и крикнула:

— Это ты, Еливавета? Какъ я тебя ждала. Добро пожаловать!

Это была фрёкенъ Елизавета изъ усадьбы священника.

— Такъ онъ здсь? — спросила она удивленно.

— Кто?

Это она спрашивала про меня. Она меня узнала.

На слдующій день об дамы пришли къ намъ въ лсъ. Сперва я очень боялся, что слухъ о прогулк на чужихъ лошадяхъ дошелъ до усадьбы священника, но я успокоился, такъ какъ никто объ этомъ не упоминалъ.

— Водопроводъ дйствуетъ хорошо, — сказала фрёкенъ Елизавета.

— Очень пріятно это слышать.

— Водопроводъ? — спросила барыня.

— Онъ у насъ устроилъ водопроводъ. Провелъ воду въ кухню и во второй этажъ. Намъ стоитъ только повернуть кранъ. Вамъ тоже слдовало бы устроить водопроводъ.

— Правда? А разв у насъ можно устроить водопроводъ?

Я отвтилъ, что да, это возможно.

— Отчего же вы не поговорили объ этомъ съ моимъ мужемъ?

— Я говорилъ съ нимъ объ этомъ. Онъ хотлъ посовтоваться объ этомъ съ вами.

Неловкая пауза. Даже насчетъ того, что такъ близко касалось его жены, онъ не нашелъ нужнымъ поговорить съ нею.

Я прибавилъ, чтобы прервать неловкое молчаніе:

— Во всякомъ случа, теперь уже слишкомъ поздно начинать это. Зима наступитъ прежде, чмъ мы успемъ окончить нашу работу. Но весной — другое дло.

Барыня какъ будто оторвалась отъ какихъ-то мыслей.

— Теперь я припоминаю, что онъ говорилъ какъ-то объ этомъ, — сказала она. — Мы совтовались относительно этого. И ршили, что въ этомъ году уже слишкомъ поздно… Послушай, Елизавета, ты не находишь, что это очень интересно смотрть, какъ рубятъ лсъ.

Мы употребляли веревку, чтобы направлять дерево при его паденіи, и Фалькенбергъ какъ разъ прикрплялъ веревку на самой вершин одного дерева.

— Зачмъ вы это длаете?

— Чтобы дерево падало, куда слдуетъ… — началъ было я объяснять.

Но барыня не пожелала меня дальше слушать, она обратилась прямо къ Фалькенбергу и сказала:

— Разв не все равно, куда падаетъ дерево?

Тогда Фалькенбергъ началъ объяснять:

— О, нтъ, необходимо управлять этимъ. Надо смотрть, чтобы дерево при паденіи не поломало слишкомъ много молодого лса.

— Ты слышала? — обратилась барыня къ своей подруг. — Ты слышала, что у него за голосъ? Это онъ-то и поетъ.