Под осенней звездой (пер. Благовещенская)

— Мн кажется, что это почти невозможно.

— Увидимъ.

Фрёкенъ Елизавета спросила полушутя: — Но скажите мн, я вдь ничего не смыслю въ этомъ, почему не проще перепиливать дерево по старому способу, какъ это всегда длалось прежде?

— Онъ хочетъ сберечь силу, которую тратятъ т, кто пилитъ, на давленіе вбокъ, — объяснилъ капитанъ. — При помощи этой пилы можно сдлать горизонтальный разрзъ при давленіи сверху внизъ, для вертикальнаго разрза. Представьте себ: вы давите внизъ, а пила дйствуетъ вбокъ. Скажите пожалуйста, — обратился онъ ко мн, - вы не думаете, что вслдствіе давленія на концы пилы — разрзъ будетъ дугообразный?

— Съ этой пилой невозможно сдлать дугообразнаго разрза при всемъ желаніи, такъ какъ она иметъ форму Т, что длаетъ ее несгибаемой.

Я думаю, что капитанъ длалъ свои замчанія, безъ особенной надобности. При своихъ познаніяхъ онъ могъ бы лучше меня дать отвты на свои вопросы. Но зато было многое другое, на что капитанъ не обратилъ вниманія, и что очень озабочивало меня. Машина, которую предстояло таскать во всему лсу, должна была быть крпкой конструкціи, а я боялся, что дв пружины могли сломаться или согнуться отъ толчка. Во всякомъ случа, моя машина была еще далеко не окончена.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Капитанъ подошелъ къ Фалькенбергу и сказалъ:

— Я надюсь, что вы ничего не имете противъ того, чтобы отправиться завтра съ нашими дамами въ далекое путешествіе? Петръ еще слишкомъ слабъ.

— Помилуйте, что я могу имть противъ этого?

— Фрёкенъ Елизавета узжаетъ завтра домой, — прибавилъ капитанъ, уходя. — Вамъ надо быть готовымъ къ шести часамъ утра.

Фалькенбергъ былъ на седьмомъ неб отъ радости, что ему оказали такое довріе, и онъ поддразнивалъ меня и спрашивалъ, не завидую ли я ему. Нa самомъ дл я вовсе не завидовалъ ему. Одно мгновеніе, быть можетъ, мн было обидно, что моему товарищу отдали предпочтеніе, но вмст съ тмъ меня несравненно больше прельщала перспектива остаться одному съ самимъ собой среди величавой тишины лса, нежели сидть на козлахъ и дрожать отъ холода,

Фалькенбергъ, который былъ въ самомъ радужномъ настроеніи, сказалъ мн:

— Ты совсмъ позеленлъ отъ зависти. Теб хорошо было бы принять что-нибудь отъ этого, немного американскаго масла.

Весь день онъ возился съ приготовленіемъ къ путешествію. Онъ мылъ карету, смазывалъ колеса и осматривалъ сбрую. А я помогалъ ему.

— Ты, чего добраго, и не умешь даже править парой — сказалъ я, чтобы позлить его. — Но я, такъ и быть, научу тебя главному завтра утромъ, прежде чмъ ты отправишься въ путь.

— Мн, право, жалко смотрть на твои страданія, — отвтилъ Фалькенбергъ. — И все это только изъ-за твоей скаредности, изъ-за того, что теб жалко истратить десять эрэ на американское масло.

Весь день мы только и длали, что острили и смялись другъ надъ другомъ.

Вечеромъ ко мн подошелъ капитанъ и сказалъ:

— Я не хотлъ васъ безпокоить, а потому предложилъ вашему товарищу похать съ дамами, но фрёкенъ Елизавета требуетъ васъ.

— Меня?

— Такъ какъ вы старый знакомый.

— Ну, мой товарищъ тоже человкъ надежный.

— Вы имете что-нибудь противъ того, чтобы хать?

— Нтъ.

— Хорошо. Такъ, значитъ, подете вы.

У меня сейчасъ же промелькнула мысль: Хо-хо, повидимому, дамы предпочитаютъ меня, потому что я изобртатель и обладатель замчательный пилы. А когда я пріоднусь, то у меня недурная вншность, блестящая вншность!

Однако, капитанъ далъ Фалькенбергу совсмъ иное объясненіе, которое разомъ положило конецъ моимъ тщеславнымъ мыслямъ: фрёкенъ Елизавета хочетъ, чтобы я еще разъ побывалъ въ усадьб священника и чтобы отецъ сдлалъ новую попытку нанять меня въ работники. Объ этомъ она уже заране уговорилась съ отцомъ.

Я думалъ и ломалъ себ голову надъ этимъ объясненіемъ.

— Но вдь, если ты останешься въ усадьб священника, то ничего не выйдетъ изъ нашей работы на желзной дорог, - сказалъ Фалькенбергъ.

Я отвтилъ:

— Я не останусь тамъ.

XXIII

Рано утромъ я повезъ обихъ дамъ въ закрытой карет. Сперва было очень холодно, и мое шерстяное одяло сослужило мн хорошую службу: я поочередно то обертывалъ имъ свои ноги, то надвалъ его на плечи въ вид шали.

Мы хали по той дорог, по которой незадолго передъ тмъ шли съ Фалькенбергомъ. Я узнавалъ одно мсто за другимъ: вонъ тамъ Фалькенбергъ настраивалъ фортепіано, а тамъ мы услыхали крики дикихъ гусей… Взошло солнце, стало тепло, время шло: на одномъ перекрестк дамы постучали мн въ окно кареты и сказали, что пора обдать.

Я посмотрлъ на солнце и ршилъ, что дамамъ обдать еще рано, тогда какъ для меня это было какъ разъ обденное время, такъ какъ мы обдали съ Фалькенбергомъ всегда въ двнадцать часовъ. А потому я продолжалъ хать дальше.

— Почему вы не останавливаетесь? — крикнули мн дамы.

— Но, вдь, вы обыкновенно обдаете въ три часа… Я думалъ…

— Но мы голодны.

Я свернулъ въ сторону и остановился. Затмъ я выпрягъ лошадей, напоилъ ихъ и задалъ имъ корму.

— Ужъ не подогнали ли эти чудачки свое обденное время къ моему? — думалъ я.

— Пожалуйста! — услышалъ я приглашеніе.

Я не нашелъ удобнымъ присоединяться къ этой трапез и остался у лошадей.

— Что же вы? — спросила барыня.