Под осенней звездой (пер. Благовещенская)

Я хотлъ было поставить пустую тарелку и чашку на столъ, но я боялся испугать ее. Я пошумлъ сперва чашкой, чтобы обратить на себя ея вниманіе, потомъ поставилъ на столъ посуду и поблагодарилъ.

Она сдлала попытку принять хозяйскій тонъ:

— Не хотите ли еще? Почему же…

— Нтъ, очень вамъ благодаренъ… Уложить все обратно? Но я боюсь, что мн не удастся это сдлать.

Я случайно взглянулъ на свои руки: въ тепл он отогрлись и страшно распухли и были безформенны и неповоротливы. Съ такими руками трудно было что-нибудь длать. Она посмотрла сперва на мои руки, потомъ на полъ и сказала, сдерживая улыбку:

— Разв у васъ нтъ варежекъ?

— Нтъ, но он мн и не нужны.

Я слъ на свое мсто у двери и сталъ ждать, пока она уложитъ все въ корзину, чтобы захватить корзину съ собой. Вдругъ она повернула ко мн лицо и спросила, не поднимая глазъ:

— Вы откуда?

— Изъ Нордланда.

Пауза.

— А вы бывали тамъ?

— Да, въ дтств.

При этихъ словахъ она посмотрла на свои часы, какъ бы для того, чтобы прекратить разговоръ и вмст съ тмъ напомнить мн, что пора хать.

Я сейчасъ же всталъ и пошелъ къ лошадямъ.

Стало смеркаться, небо потемнло, пошелъ мокрый снгъ. Я стащилъ незамтно съ козелъ свое одяло и сунулъ его подъ переднее сиднье кареты. Сдлавъ это, я напоилъ лошадей и запрягъ ихъ. Немного спустя изъ избы вышла барыня. Я пошелъ къ ней навстрчу, чтобы взять корзинку.

— Куда вы?

— За корзинкой.

— Благодарю васъ, это лишнее. Тамъ нечего брать съ собой.

Мы пошли къ карет. Она сла въ карету, и я сталъ помогать ей укутывать ноги. При этомъ я сдлалъ видъ, что случайно нашелъ одяло подъ переднимъ сидніемъ. Я старался скрыть кайму. чтобы она не узнала его.

— Ахъ, какъ это великолпно! — сказала она.. — Гд оно лежало?

— Здсь.

— Мн дали бы нсколько одялъ у священника, но вдь несчастные люди никогда не получили бы ихъ обратно… Благодарю васъ, я сала… Нтъ, благодарю васъ, право же, я могу сама… Приготовляйтесь сами.

Я затворилъ дверцу кареты и вскочилъ на козлы.

Если она теперь постучитъ въ окошко, то это изъ-за одяла, и я не остановлюсь, — ршилъ я мысленно.

Время шло часъ за часомъ. Стало темно, какъ въ мшк, снгъ пополамъ съ дождемъ шелъ съ усиливающимся ожесточеніемъ, дорога становилась все грязне и грязне. Отъ времени до времени я спрыгивалъ съ козелъ и бжалъ рядомъ съ каретой, чтобы согрться; съ моего платья вода лила ручьями.

До дома уже оставалось недалеко.

Если бы только у крыльца не было слишкомъ много свта, чтобы она не узнала одяла! — думалъ я.

Къ несчастью все было освщено. Барыню ждали. Не зная, что длать, я остановилъ лошадей за нсколько шаговъ до крыльца и открылъ дверцу кареты.

— Зачмъ? что это такое?

— Я думалъ, что вы будете такъ добры и выйдете здсь. Дорогу такъ размыло… Колеса…

Она, вроятно, подумала, что я замышляю что-нибудь недоброе. Богъ знаетъ, что ей показалось, но она сказала:

— Господи, да позжайте

Лошади тронули и остановились въ самомъ яркомъ свт.

На крыльцо вышла Эмма и приняла барыню. Барыня отдала ей одяла, которыя она уже заране сложила.

— Благодарю васъ! — сказала она мн. — Боже, какъ съ васъ течетъ!

XXV

Меня ожидало удивительное извстіе: Фалькенбергъ нанялся къ капитану въ работники. Это ршеніе моего товарища разрушило вс наши планы, и я оставался одинъ. Я ничего не понималъ во всемъ этомъ. Но вдь я могъ обдумать положеніе вещей на слдующій день.

Было уже два часа ночи, а я все еще лежалъ съ открытыми глазами, дрожалъ и думалъ, — и во вс эти долгіе часы я никакъ не могъ согрться. Но вотъ, наконецъ, я почувствовалъ, что по моимъ жиламъ разливается тепло, и черезъ нсколько времени я лежалъ въ сильнйшемъ жару… Какъ она боялась вчера, она не ршилась даже остановиться на дорог, чтобы пость, а зашла въ избу… и во весь долгій путь она ни разу не подняла на меня глазъ…

Вдругъ я прихожу на мгновеніе въ полное сознаніе и соображаю, что могу сказать что-нибудь въ бреду и разбудить Фалькенберга. Я судорожно сжимаю зубы и вскакиваю съ постели. Снова натянувъ на себя свое мокрое платье, я ощупью спускаюсь съ лстницы и бросаюсь опрометью бжать черезъ поля. Черезъ нсколько времени мое платье начинаетъ согрвать меня. Я бгу по направленію къ лсу, гд мы работали. Съ моего лица катятся капли пота и дождя, лишь бы мн достать пилу, тогда я изгоню изъ своего тла лихорадку работой, — это старое, хорошо испытанное мною средство. Пилы нтъ, но зато я нахожу мой топоръ, который я самъ спряталъ въ субботу вечеромъ, — и я начинаю рубить. Тьма такая, что я почти ничего не вижу; но я изрдка ощупываю рукой зарубленное мсто на ствол, и мн удается срубить нсколько деревьевъ. Потъ льется съ меня градомъ.

Когда я почувствовалъ себя достаточно утомленнымъ, я спряталъ топоръ на старое мсто. Начало свтать, и я побжалъ домой.

— Гд ты былъ? — спросилъ Фалькенбергъ.

Я не хотлъ, чтобъ онъ узналъ о моей простуд, такъ какъ онъ могъ бы проговориться объ этомъ въ кухн, а потому я пробормоталъ, что и самъ не знаю, куда ходилъ.

— Ты, врно, былъ у Рённаугъ, — сказалъ Фалькенбергъ.

Я отвтилъ, что дйствительно былъ у Рённаугъ, разъ онъ отгадалъ.