Под синим солнцем

Телефон отцепился от уха. И снова пульс, ритм, отполированные рельсы, каша в голове, кофе в пустом желудке, карниз, шагаю по нему и утыкаюсь в череп верхней полки, ваш кленовый раф, пожалуйста, нужен ли чек? Не нужно, не думай, не смотри, всё хорошо, всё разрешится, разгладится, забудутся все прикосновения-осколки, главное – это гигиена, почистить зубы двадцать раз, помыться сорок – с концентратом хлорки, и пусть жжёт кожу и глаза, разъедает, но в то же время успокаивает душу, средство с нежным ароматом кислотных язв, что проникают под кожу, завершить! Бросить трубку, на сей раз навсегда, со всего размаху! Чтоб ничего от неё не осталось! Как тяжело, или руки обмякли – заносишь над головой, но что это?!! В последний момент – находишь взглядом ванны ржавь, зелёную плитку, по полу льётся с плеском пенная жижа, прям на удлинитель – откуда здесь удлинитель? Провод тянется наверх, в аффекте карабкаешься взглядом выше и выше, рывками-урывками: к телефону…

21 en grand cordonnier

Ночь пройдёт, пройдёт пора ненастная,

Солнце взойдёт…

Юрий Энтин. Луч солнца золотого

Есть такие города, что вспоминаются чаще остальных. Они разбросаны сорными семенами на грядках истории, и нет между ними принципиальной разницы: каркас один и тот же, немного меняется обивка, слегка по-разному заходит солнце, где-то чуть больше наслоений, где-то чуть меньше, распределение по большому счету случайно – везде всё держится на.

Что же в таком случае я искал, когда, следуя внутреннему порыву, бороздил земной шар? По ночам, в дождь и зной, в предгорьях и портовых городах, где у причалов неприятно пахнет гниющей тиной, в безликих мегаполисах, скромных погибающих деревушках? Корешок за корешком. Это не мешало бы объяснить… если бы только я сам знал наверняка. Не силу, не знание, не талант, не свободу. Говорил я себе, что лишь свет нужен мне, а главное, находил его всюду, куда бы ни сунулся, даже в самых непредсказуемых богом забытых уголках.

Я был глазами, когда люди рождались и гибли, протягивая руки. Они в хаотических своих движениях сталкивались друг с другом, отнимая друг у друга мяч или же передавая эстафету добровольно. В этот момент их становилось слышно, а затем они навсегда замолкали. Броуновское движение, а я не более чем инструмент для выражения: листаю страницы, режу их ножницами, но книга была пустой и остаётся таковой и по сей день (ночь).

Я наблюдаю со своей берёзовой ветки, запоминаю и не делаю больше ничего. Угасающий голос юности твердит: пора искать новые пути, все старые тропы истоптаны, и не найти там больше ягод черники и клюквы, все ручьи отравлены и непригодны даже для крыс. Я не взрослел, но сразу старился, не оказывая сопротивления, и, несмотря ни на что, продолжал маятником следовать по одним и тем же маршрутам, и теперь меня всюду закономерно преследует ощущение, будто из комнаты я так и не вышел. Из чьей? В углу оттоманка с тем же самым рисунком, джинсами и книгами, на коленях лэптоп с тем же самым экраном смерти.

Свет легче разглядеть из тьмы, пусть даже самый-самый тусклый. Говорят, в совершенной тьме, равномерно густой и вязкой, за пятьдесят миль можно разглядеть пламя свечи. Подтверждаю, я будто всю жизнь прожил в этой идеальной выдуманной тьме, я наблюдаю из окна на кухне, а этот язычок снаружи скачет где-то за парковкой, за деревьями, за лестницами и скамейками. На всём этом промежутке, что я могу бегло воспроизвести в памяти, лежит мой мир. Он не беднее целой Вселенной, и, будь он хоть лужей, он был бы для меня столь же богатым, как пространство между Лиссабоном и Камчаткой. Мне достаточно и самого малого: возможности, закрыв веки, избавиться от действительного и пуститься вслед за блуждающим огоньком, пройти сквозь лужу в парке, сквозь бурелом, болота, овраги, поросшие бурьяном, – сквозь всё, что обычно стараются обходить стороной. Я натыкаюсь на бесплотные тени, и не передать словами, как я рад, и они тоже рады! Мы машем друг другу издали, хотя в действительности тысячу раз проходили мимо, ничего друг для друга не знача, бесстрастно я подтыкаю их мелькнувшие образы под уголок скатерти, чтобы теперь, с кухни глядя во тьму закрытых глаз, аккуратно извлечь их и раскрасить значением.

888