Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками

Раскладной диван, телевизор, накрытый кружевной салфеткой, стол-книжка, четыре стула с гнутыми спинками, люк в подпол в полу, прикрытый самодельным ковриком, книжные полки — «Как закалялась сталь», «Анна Каренина», «Обломов», «Таинственный остров», «Приключения Оливера Твиста», «На Западном фронте без перемен», «Старик и море» — все книги в потрепанных обложках. Под книгами — проигрыватель и стопка виниловых пластинок.

Женщина принесла две гладкие прямоугольные дощечки, бинт и вату.

— Штаны придется снять, — сказала она.

Она помогла Доку снять джинсы.

— Кто ж тебя так назвал, Азия?

— Папа, — сказала она, тщательно протирая опухшую голень спиртом. — Он любил все такое... красивое...

— Это полное имя? — спросил Гриша.

— Смеяться не будете — скажу. — Она обмотала ногу бинтом, приложила к бинту с двух сторон дощечки, стала туго прибинтовывать их к голени. — Полное — Гривуазия. Гривуазная я, значит.

— Что такое гривуазная? — спросил Док, закрывая глаза. — Я двигаться не смогу.

— А куда тебе двигаться? Никуда тебе не надо пока. — Встала, вытерла руки маленьким полотенцем. — Гривуазная — значит нежная, игривая, кокетливая. Так вот. Папа был мастером пошутить.

— И в загсе не возражали? — с улыбкой спросил Гриша.

— Это ж не матерное слово.

— Гри-ву-азия, — проговорил Гриша. — А что, красиво.

— Что у тебя с глазом? — спросил Док.

— Стеклянный, — сказала Азия. — В детстве один пацан из рогатки выбил. Если голодные, накормлю.

Мужчины переглянулись.

— Значит, голодные. Свинину употребляете?

— Не смотри на меня, — сказал Гриша. — Я не черный, а смуглый. А смуглые даже сало любят, особенно под спирт.

— Сейчас разогрею, — сказала Азия. — А ты пока стол разложи. Здесь будем ужинать.

Она скрылась в кухне.

— Поедим и свалим? — спросил Гриша. — Не ночевать же здесь.

— Куда мы свалим на ночь глядя? — сказал Док. — С моей ногой только на дороге голосовать. Переночуем. Ты только эту Азию не доставай — она баба вроде добрая.

— Как скажешь, Док.

Не прошло и получаса, как Азия принесла котлеты, вареную картошку, квашеную капусту, соленые огурцы, маринованные грибы, крупно нарезанный хлеб, мелко нарезанное сало с чесноком и литровую бутылку, заткнутую винной пробкой.

— Спиртик? — Гриша потер руки. — Под таку-то закусь самое то!

— Граппа, — сказала Азия, разливая напиток по стопкам. — Папа научил.

— Сама гонишь? — спросил Док.

— Сама, — сказала она. — Виноград свой. Все сама. Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик. Удобно тебе? Могу еще подушку принести.

— Так хорошо, — сказал Док. — Ну, за знакомство.

Выпили, принялись за еду.

— А где папа твой? — спросил Гриша, жадно пережевывая котлету, картошку, огурец и сало. — Ты все — папа да папа, а где он?

— Под нами, — сказала Азия, подкладывая Доку квашеной капусты. — В мавзолее.

— В подполе? — спросил Док. — Зачем?

— Когда мама нас бросила, папа кинулся в колодец, там и умер. Еле вытащила. — Помолчала. — Жалко мне его было в землю закапывать, вот и посадила в подполе. Да вы не бойтесь, он давно высох весь — не пахнет.

— Давно? — спросил Док.

— Девять лет как.

— И как оно? — спросил Гриша. — Ничего?

— Ну, я смотрю за ним. Цветы там, свечка. Чтобы черви не съели. Все было ничего, но в последнее время какие-то жуки до него добрались. Надо б похоронить, да все как-то... — Она покрутила вилкой у лица. — Руки не доходят.

— На кладбище? — спросил Док.

Гриша разлил граппу по стопкам.

— Не, — сказала Азия, — тут я присмотрела место под деревом.

— Если хочешь, мы поможем, — сказал Док.

— Правда?

— Ну как поможем, — начал было Гриша, но, поймав взгляд Дока, переменил тон. — Поможем, конечно. Хоть завтра.

— А милый у тебя есть? — спросил Док. — Ну парень там... мужчина...

— Был, — сказала Азия, поднимая стопку. — За папу.

Выпили.

— Не сошлись?

— Это тот пацан, который мне глаз выбил, — сказала Азия. — Отец его тогда хорошенько выпорол, после чего он с конфетами пришел — прощения просить. Ну, я простила, конечно. А он стал приходить — то то, то се. Потом целоваться стали, конечно. Дальше — больше. — Вздохнула. — А потом я его прогнала. Вроде он со мной, но как по обязанности, вроде как грех замаливает. Так нельзя. Я и прогнала.

— И ребенка не завели? — спросил Док.

— Он меня не любил — зачем от него рожать? От нелюбимых дети некрасивые получаются.

— А моя умерла десять лет назад, — сказал Док, подцепляя вилкой гриб. — А дочка за китайца вышла, двоих детей родила, но приезжать не хочет...

— А ты что? — спросила Азия. — Сам бы поехал.

— В Китай-то? Далековато мне.

— Родить-то я хочу, конечно, — задумчиво проговорила Азия, — но только чтоб по любви. От хорошего человека и рожать приятно.

Док кивнул.

Гриша снял с полки фотографию в рамочке — полная рослая девочка в балетной пачке, рядом — высокий мужчина с бородкой и в очках.

— Отец?