Поединок

Свой нос Маховик тренировал многие месяцы. Изо дня в день он приготовлял пол-литра соляного раствора и втягивал его ноздрями. Оставил в покое вконец измученную носопырку лишь когда съел на пару с ней целый пуд соли. Слизистая оболочка носоглотки таким образом укрепилась, но Дрэйпер не успокоился и отвёл Роджера к доктору. Он попросил дока прижечь парняге вены в носу, чтобы исключить кровотечение. Но кровь Маховика и без того обладала сверхбыстрой сворачиваемостью — таким уж он уродился на свет.

— Ну всё, — буркнул Дрэйпер. — Кончай дёргаться, не выматывайся без нужды.

От дверей выкрикнули имя Маховика.

— Пора! — скомандовал Дрэйпер. Он обернулся к Хейвуду: — Ну что, скотина черномазая, пошли, что ли? Ведро с водой приготовил?

— Пошли, срань белая, болотная, — демонстрируя в широкой улыбке безупречные зубы, отозвался Ник Хейвуд.

Это была обычная ритуальная пикировка давно друживших белого и чёрного, заменявшая им молитву перед боем. На Хейвуде были жёваные брюки цвета прошлогодней пыли, водолазка и лёгкий спортивный пиджак без подклада. С полотенцем через плечо он подхватил ведро с водой, из которого торчало горлышко обмотанной лейкопластырем бутылки. Втроём они вступили в зал.

Зал даже отдалённо не напоминал Мэдисон Сквер Гарден — это иронически отметил не Маховик, а Влодарек. Три четверти публики составляла цветная рвань. Многие уже были навеселе и продолжали добавлять из небольших плоских фляжек. Само собой, курение тоже не запрещалось; к моменту выхода средневесов табачный дым колыхался плотным сизым туманом в свете ярких флуоресцентных светильников, заливавших ринг так, как бестеневые лампы заливают хирургический стол в операционной, на котором кто-то скоро должен истечь кровью и отдать концы. Некоторые цветные уроды под шумок смолили косячки с марихуаной (известные как «джойнтс»), испытывая при этом «хорошие вибрации». Белое меньшинство в основном чавкало жевательным табаком марки «Red Man» («Краснокожий индеец»), тем самым выражая изощрённое аллюзивное презрение к индейцам и всей прочей цветной швали, рвани и ворью. И белая, и чёрная, и красная, и жёлтая шваль самозабвенно жевала резинку и выпивала моря пива и озёра кока-колы. Случайно затесавшиеся в публику белокожие интеллектуалы выглядели инородными телами на пёстром фоне мексиканского, пуэрториканского, негритянского и прочего сброда — как фарфоровые вазоны на фабрике по производству ночных горшков. Пол был замусорен и заплёван, а над немытыми головами фанатов висела, оттесняя к потолку дым сигарет и косячков, органичная для подобных злачных местечек отборная матерная ругань.

Здесь было бы раздолье для Босха и подражавших ему мазил-чернушников — настоящая фантасмагория! Паноптикум трущоб и бидонвиллей, но не вилл. Далеко не святой обобщённый лик одноэтажной и полуподвальной Америки.

Помятые, изуродованные беспросветной нуждой и нездоровым образом жизни лица в шрамах от бессмысленных пьяных драк; искривлённые, свёрнутые набок, вспухшие, проеденные сифилисом носы; прокуренные, с зеленоватой патиной как следствием бесповоротной разлуки с зубной пастой и щёткой, зубы — последние могикане в не то что щербатых, а в пустых смрадных ртах; небритые щёки в рубленых морщинах и заросшие неопрятной щетиной исцарапанные подбородки; обвислые, вывернутые едва ли не наизнанку, слюнявые губы; деформированные, рваные, со сломанными хрящами, уши; конъюктивитные кроличьи глаза с накопившейся в уголках никогда не выводящейся слизью; сгорбленные, сутулые, висловатые, разновысокие плечи. Взоры усталые, тупые, агрессивные, нахальные, страждущие, голодные, как бы говорящие: не нажрались вдосталь хлеба, зато оттянемся на одном из самых демократичных зрелищ. На подлинно народном зрелище — таком, например, как бой быков.

А чужой для Влодарека, но ставший почти родным для Роджера Гловера зал и вправду походил на арену для боя быков. Он был круглым, с рингом, обнесённым сетчатым ограждением, призванным защищать боксёров, рефери и сидящих у ринга боковых судей от ловко метаемых потомками краснокожих индейцев бутылок, банок и других твёрдых предметов, исключая, конечно, томагавки. Плевки разъярённой публики до спортсменов долететь не могли — слишком далеко, а бутылки, случалось, перелетали через сетку.

Рефери в ринге, жидковолосый полноватый человек с прижатыми ушами и сломанным в двух местах носом, стоял в ожидании боксёров, опираясь руками на канаты, под которые Маховик поднырнул с отработанной годами ловкой небрежностью. С полотенцем через плечо он привычно пошаркал ногами по канифоли и направился в свой угол. Дрэйпер ухватил парня за шею, повернул лицом к себе и вложил ему в рот загубник, называемый также перкой либо капой; потом немного поканифолил боксёру мозги, давая последние наставления.

Призывно прозвучал гонг. Публика отреагировала оглушительным свистом, топотом ног, нетерпеливыми аплодисментами.