Мы — со всеми винами зримыми,И с грехами, и просто с огрехом,Мы колючие, непримиримые,С кулаками своими драчливыми —Все ж остались мы светом, смехом,Майским счастьем, поющим по стрехам,Утра солнечными разливами,Зорькой в хвойном, лесном покое,Поцелуем и звонким эхом —Вот что мы такое.И таких вот нас — познавших все беды,Ослепленных гневом Последнего Боя,Знавших тяжесть вины и ошибок пометы,Трудных, горьких, суровых, уставших от зноя,Вот такими нас вспомнят в дни вечной Победы,В дни великого счастья труда и покоя —И так нас вспомнят, как вспоминаютМайской земли счастливые вздохи,Или сквозь листья просвет на востоке,Или тот луг, где дивчина гуляет… Или тот стих… как там было вначале?Что-то сердечное, что-то простое:«Вижу в тумане лицо дорогое,Вижу сквозь дали…»Вот что мы такое.
Пою о травах и озерах,чтоб ты могла из-за туманатот явственный расслышать шорох,тот сокровенный vox humana![4]Тиха трава, недвижны воды,незыблем сумрак полусонный.Лишь иногда под эти сводывзметнется голос окрыленный.Когда тревожно даль сверкаети все хоры смолкают мира,поэта голос не смолкает,поет взволнованная лира.Тот голос чистый и печальныйвсе так же трогать душу будет,покуда мир сей изначальныйизвечный холод не остудит.И как ни слабы звуки эти,и как бы робко ни звучали —в них весть о солнце, о рассветебольшого дня, его начале.Ах, мука вечного стремленья,как сердца ноющая рана:поймать строкой стихотвореньяольшое эхо — vox humana.