Поймать зайца

На полке еще нет книг, нет Црнянского, это придет позже. Сейчас здесь только одна новая фотография. Я подошла, чтобы ее получше рассмотреть. Армин в плавках, прислонившийся к какому-то шлагбауму. Бледная фотография – или эта бледность появилась позже? Не знаю. В кармане я нащупала твою сережку и вспомнила, зачем пришла. Нужно было ее вернуть тебе, я раскаивалась, что вообще ее взяла. Я не собиралась ее красть, я только хотела побыть еще несколько минут с Армином. А теперь его больше не было. Я не знала, как вернуть украденное украшение той, у кого пропал брат. Я стыдилась своего жалкого преступления.

Я провела тот год, таскаясь по улицам, покрытым грязью со снегом, с сережкой в кулаке, в ожидании менструации. Я была уверена, что кровь появится, как только я найду Армина. Так я думала тогда, вот так эпически и ограниченно, как делают только двенадцатилетние девочки. Но кровь, к моему разочарованию, появилась сама собой, липкая и болезненная, в разгар лета, при матери, слишком озабоченной ограничениями подачи электричества, чтобы мне что-то объяснить. Ты сказала «кровь как кровь» и пожала плечами. Теперь, когда кровь была у нас обеих, она больше не была чем-то особенным. Вещи обладали своими сверхъестественными свойствами, только если происходили с одной из нас. Тогда та, другая, могла нафантазировать то, чего ей не хватает. Сейчас мы должны были ждать следующего различия, которое нас одновременно и удалит друг от друга, и сблизит. Но все-таки ты заботилась обо мне, пока моя большая мать была занята редактированием журнала о лучшей жизни. Ты посоветовала, когда мне больно, жевать петрушку. Согреть тряпку у печи и приложить ее к почкам, под майкой. Напрячься утром на унитазе, чтобы вышло как можно больше этого. Ты мне сказала, что боль – это хорошо. Проблема – когда не болит и застигает тебя врасплох.

«Не только кровь, – сказала я тебе с отвращением на школьном дворе. – Там не все жидкое. Вылезает и еще что-то, такое вязкое…».

«Ну, разумеется».

«Разумеется – что?»

«Это частички. Из тебя, изнутри».

«Частички чего?»

«Того, где должен быть ребенок».

Я посмотрела на тебя изумленно. У тебя и твоей матери был разговор. Твоя мать – которая в разгар весны ходила в магазин в шлепанцах на деревянной подошве и вязаных носках, с волосатыми ногами и некрашеной головой. Она тебе рассказывала о младенцах, в то время как моя лишь молча пополняла запас толстых гигиенических прокладок в шкафчике под умывальником – там, куда папа никогда не заглядывает.

Моя мать – самая крупная на родительском собрании, отекшие ноги выпирают из бирюзовых ремешков сандалий – не села рядом с твоей, никто не сел. Как будто ее трагедия – вшивость. Позже она испекла пирог со шпинатом и велела мне отнести его несчастной госпоже Берич, хотя прекрасно знала, что фамилия не настоящая. Мне было стыдно. Я вывалила пирог в канаву, ту, что проходит вдоль забора разрушенной мечети, на полпути к тебе. Из кустов появились кошки: стая тощих, хромых и полуслепых кошек пришла съесть доброту моей матери. Одна, самая крупная, без половины хвоста и слепая на один глаз, хищно повернулась к моему беззащитному телу. Хотела меня убить, я видела это в ее глазу, но в последний момент передумала и занялась кускам пирога на земле. Я благодарно кивнула и молча засунула пустую посудину в рюкзак. И пошла к реке, храбро сдерживая слезы. Я никогда тебе об этом не рассказывала, про кошек и пирог. Хранила эту тайну вместе со всеми другими, которые могли хоть немного тебя задеть. Не передала тебе слова, которые Милан Касапич сказал на уроке физкультуры, о том, что мусульмане подтирают задницу рукой. Не сказала тебе, что у тебя порвались колготки на святосавском концерте, только предложила нам встать в последнем ряду хора. Не рассказала и того, что говорил мой отец в тот день за столом, пока мы ужинали жилистым утиным мясом, как будто ничего не произошло.

«И неудивительно, знаешь ли, ведь парень-то был проблемным. Это был просто вопрос времени, когда произойдет какая-нибудь гадость».

«Молодой Берич?» – спросила моя мать, обгладывая ножку. От жира мелкие волоски над ее губой слиплись.

«Берич. Он такой же Берич, как я Мустафа. Его мать опять приходила в участок, сегодня».

«А что она хочет теперь?».

«Спрашивала, нет ли каких новостей… Как будто мы ебаный «Танюг».

«И что ты ей сказал?» – спросила моя мать, отрывая мясо с мертвой птицы.

«Что я ей скажу? У нас через полгода закрывают дело. Пусть радуется, что он не кончил как Хабдич. Такие сейчас времена, люди исчезают, что она думает? Что у нас такое в первый раз? Говорит: «Не надо так, товарищ начальник, наши дочери учатся вместе». Представляешь? Неужели я настолько непрофессионален, что все брошу и начну разыскивать этого дебила только потому, что ее дочь случайно сидит за одной партой с Сарой?»

«Ну надо же!» – сказала мама между двумя кусками.