Пока дышу

Трой повернулся, с трудом сфокусировав взгляд на лице Джо. Оно было торжественно-спокойным, исполненным уверенности в том, что Денни действительно шагает где-то там, по облакам или за ними. Единственный человек, который знал, что сделал Трой прошлой ночью, не осуждал его и не скорбел. У него, как и у Денни (толчок выстрела, закатившиеся глаза, сухие травинки в волосах — боль, боль, боль) была своя вера, которая давала им обоим надежду. У Троя такой веры не было, ничего у него не было… Кроме Нат. Он вдруг почувствовал, что замёрз. Ломило за ушами. Застыло, будто стянулось морозной плёнкой лицо. Почти онемели ступни. Синеватые сумерки вползали в сад, скрадывая ломкую наготу деревьев.

— Надеюсь, что ты прав, кано, — сипло отозвался Трой, едва узнавая собственный голос. — Пойдём в дом, холодно.

Джо кивнул и побрёл впереди. Вера верой, но горе коснулось и его, превратив лёгкий скользящий шаг в шаркающую походку старика. Трой засунул кулаки поглубже в карманы куртки и шагнул следом.

…Трой вернулся в дом, когда за окном стало совсем темно. Молча стянул куртку, сел на скрипнувшую под его весом кровать, чтобы расшнуровать ботинки, да так и застыл, свесив с колен покрасневшие от холода руки и опустив голову. В спальню бесшумно вошла Натали. Переглянулась с нахохлившимся Ёршиком, и тот молча выскользнул за дверь. Августа Трой не видел весь день. «А был ли он на похоронах?» — мысль вяло скользнула по краешку сознания и исчезла — Натали обняла его за плечи, прижимаясь к холодной спине всем телом, отдавая единственное, что могла — своё тепло. И его прорвало. Если не ей, то кому следовало знать о том, кто он такой на самом деле?

— Он спас меня, Нат. Принял меня тем, кто я есть. Он один и знал обо мне всё. Я сам не мог принять себя, а он принял.

Трой съёжился, напрягся, продолжая говорить, а она слушала рассказ о том, что произошло ночью в амбаре, боясь шелохнуться, боясь вздохнуть.

— …никогда не считал меня чудовищем. Я почти поверил ему. Только прав оказался я, а не он. Я — чудовище.

Он сгорбился, согнулся. Плечи давило невыносимым грузом вины. Замолчал. Голос Натали — удивительно спокойный, так не совпадающий с бешено колотящимся сердцем, которое он чувствовал спиной — так сильно она прижималась к нему всем телом — проникал прямо в душу. Да, ему нужно было знать, что она теперь думает. Да! Он должен был взвалить на себя ещё и это…

— Ты не ангел, Трой. Но ведь ты сделал только то, чего они все от тебя ждали. И ждут. Ты его спас. Как спас меня, как спасал, защищая, других. Ты не чудовище. Ты тот, кто смотрит смерти в лицо и не боится этого. Ты — щит. И сделал то, о чём он просил — защитил его от самого себя. Закрыл собой. Своим сердцем. Прости ему эту слабость. Кто знает, о чём придётся просить нам, когда наступит наш день. Но ведь мы ещё здесь?

Острая молния осознания прошила его насквозь. «Щит»? Трой вздрогнул, обернулся. Долго смотрел ей в глаза, полные понимания и тепла. Там не было жалости, которая бы его оттолкнула. Но там было то, для чего у него не нашлось названия. Пока — не нашлось.

Молча, бережно и нежно он взял в ладони её лицо и осторожно поцеловал. Робкое, ищущее прикосновение вдруг наполнилось чудовищной жаждой, страстью, рождённой страхом и отчаяньем. Чьи руки так безжалостно рвали её одежду? А его? Так беспомощно путались в застёжках и рукавах? Боль, страх, вина, отчаяние — всё отступило, захлебнулось, утонуло.

Больше они в эту ночь не разговаривали, но счастье, горчащее эхом потери, сумело растопить лёд в его душе.

***

Трой проснулся в холодном поту. На узкой кровати вдвоём было тесновато, голова Натали лежала даже не на его плече — на груди. Волосы на макушке едва заметно шевелились от его сбивчивого дыхания. Он вспомнил! Там, в городе, в последнюю ночь, залитый зловещим светом костра — это был он, Август!

Стараясь не потревожить сон Натали, Трой осторожно и неловко высвободился из лёгких объятий девушки. Она сонно улыбнулась, и сердце Троя замерло, заныло сладкой болью воспоминания о прошедшей ночи. Никогда он не думал, что самое простое, самое первобытное из действий может стать таким ослепительным откровением. Их тела, враставшие друг в друга, служили всего лишь инструментом, проводниками для того, чтобы смогли прикоснуться друг к другу нагие, беззащитные, распахнутые настежь души. Если бы Трой был способен думать в эту ночь, он, пожалуй, поверил бы в Бога. Но сейчас сама мысль об этом казалась насмешкой. Воспоминание о красных отблесках огня на лице Августа (Как?! Как он мог забыть?) прямо указывали на другого персонажа.

Натали

Радость ползёт улиткой. У горя бешеный бег.

Владимир Маяковский

Неведомая сила заставляла Натали отмечать как присутствие Троя, так и его отсутствие в поле зрения. Он словно был центром этого маленького мирка, и она тянулась к этому центру, наталкиваясь на вежливое «привет» за завтраком, досадуя на саму себя, не понимая, что происходит с ней, пряча за внешней невозмутимостью свою растерянность.