Пока дышу

Наверное, они должны были рвануться навстречу друг другу, ведь времени оставалось так мало, но они шли маленькими, осторожными шагами. Касаясь и отступая, словно в танце. И танец наполнял сердца трепетной болью надежды, такой хрупкой, что отпрянуть в сторону было легче, чем прикоснуться — а вдруг разобьётся?

Несколько безоблачно-счастливых месяцев оборвались внезапно и трагически. Смерть Денни, такая неожиданная, вернула Натали на землю одним грубым, безжалостным рывком. Заставила вспомнить, на что похож мир вокруг фермы и то, что её собственный конец, увы, не за горами.

Трой отдалился, придавленный своей болью, и она не знала, как подойти к этому новому Трою — замкнутому, отстранённому, почти чужому. Накануне похорон Натали показалось, что всё, что осторожно, медленно прорастало между ними — исчезло, рассыпалось прахом. Смерть Денни не только опалила сердца и души, даже сами мысли о каком-то счастье или близости теперь казались крамольными. Она снова осталась одна, ведь центром её личной вселенной незаметно стал Трой, а Трой — вот он, бредёт по двору, ни на кого не глядя — был недосягаем.

***

Ёршик сколачивал гроб, а им с Шелли досталось обмыть и переодеть Денни. Было странно видеть, какое у него спокойное, даже умиротворённое, выражение лица. Он оказался вовсе не таким хрупким, каким ей представлялось, только обрубок правой руки был заметно тоньше, чем верхняя часть левой. Аккуратная дырочка в груди приходилась прямо на остриё треугольника загара — Денни никогда не ходил без рубашки.

Шелли всё делала молча, только ревниво оттирала Натали от тела, так что ей доставалось лишь смачивать большую губку да менять воду в тазу. Но когда нужно было надеть рубашку, и они вдвоём приподняли его за плечи, голова вдруг безвольно запрокинулась назад, глухо стукнувшись об стол, белая прядь ссыпалась к затылку, словно живая, и Шелли не выдержала.

— М-м! — стон, полный такой отчаянной боли, что у Натали похолодело в груди, вырвался сквозь сжатые губы подруги.

Пришлось опустить тело Денни обратно — у Шелли ослабели руки. А потом — и ноги. Она сползла на пол и закачалась в глухих, мычащих рыданиях. И всё это — без слёз, глаза девушки оставались сухими.

Натали присела рядом, обнимая Шелли за округлые, мягкие плечи.

— Поплачь, поплачь, — шептала она.

— Не… не… — Шелли слабо вырывалась, пытаясь оттолкнуть Натали, мотала головой, но слёзы не шли. Только низкий горловой вой, такой сиплый, словно её душили.

Что значило это «не»? Не могу? Натали не сердилась за то, что Шелли отвергала её сочувствие. Кто она такая? Что она знает о них? Ведь Шелли прожила на ферме больше шести лет, сама говорила. Раскачиваясь и непрерывно поглаживая девушку по плечу, Натали пыталась вспомнить, когда перестала плакать над покойниками сама, но так и не смогла. На чью смерть у неё не осталось слёз?. Вереница лиц — детских, юных и почти взрослых — проплыла перед глазами, оставив лишь сухую горечь во рту. Она любила их всех, как потерянную семью, но они умерли. Ушли. Как и Денни теперь.

Шелли почти успокоилась, приподнимаясь, когда Натали всё-таки вспомнила и ахнула, заставив подругу оглянуться.

Полураздетая и окровавленная, задохнувшаяся от сумасшедшего бега, она падает на колени у крохотного ручья, который едва слышно шелестит по буро-зелёным камням среди цепких корней на склоне. Острые обломки скалы впиваются в колени, но она даже не чувствует боли, с ужасом и недоумением глядя на свои руки, по локоть бурые от засохшей крови. Правая онемела, она сжимает рукоятку длинного, странно изогнутого ножа. Лезвие тоже в крови.

По телу проходит судорога ужаса и омерзения. Она вспоминает, с каким звуком входил в тело этот нож.

…Остин — так он себя назвал, другого имени она не знает — давно не шевелится, а Натали всё втыкает и втыкает нож в кровавое месиво живота с рыжим волосами в паху… И плачет, тоненько вскрикивая, размазывая по разбитому лицу свою и чужую кровь…

В Рапид-Сити, вот где она плакала над покойником в последний раз. Но оплакивала Натали не его, а свою невинность. Ту, которой её лишил грязный мерзавец Остин, и ту, в которой она ещё не была убийцей.