Пока дышу

Трой замялся. Он не умел ездить верхом. Месяц, проведённый на ранчо старинного отцовского друга, в счёт не шёл. Трой помнил только, что пёстрый пони всё время норовил избавиться от своего неловкого седока, а девочка Люси, в которую он был тайно влюблён со всей искренностью шестилетки, постоянно над ним смеялась. Она была старше на два года и ездила на страшной гнедой кобыле, как заправский ковбой…

— В этом нет необходимости, Джо. Если я, — Трой бросил быстрый взгляд на Натали, — не вернусь, здесь понадобится каждый стрелок. Особенно такой, как ты.

— Сядешь позади меня. Двое акичита — больше шансов. — Джо словно не расслышал. И добавил, для верности показав на пальцах: — В два раза больше, кано.

***

Остаток дня Трой провёл в подготовке фермы к обороне. Все остальные дела были заброшены. Он, как мог, старался избежать того, чтобы остаться наедине с Натали, но постоянно натыкался на её вопрошающий, протестующий, печальный или яростный — в зависимости от количества окружающих — взгляд.

К вечеру всё было закончено. Каждый, включая самых маленьких, знал своё место, знал, что ему следует делать и когда. Больше Трой сделать ничего не мог. Он понимал, что если начнётся бой, всё смешается в кучу. Время сожмётся, растянется, деформируется и выметет напрочь все прекрасные планы. Но даже если кто-то один сумеет удержать разум от горячки боя — это будет уже крохотный шанс на то, что ферма выстоит.

Натали куталась в тёплую куртку на веранде. Грустная и одинокая. У Троя заныло сердце. Он подошёл сзади и молча обнял её, дыша прямо в макушку. Солнце садилось, медленно и величаво исчезая за неровной линией горизонта. Где-то там, в сумерках, дышащих холодом приближающейся зимы, брёл Август. «Чтоб тебя койоты задрали!» — с ожесточением пожелал ему Трой.

Натали развернулась в его объятьях и подняла голову. В глазах поблёскивали слёзы.

— Ты не вернёшься, я боюсь за тебя, — в ужасе прошептала она, глядя ему в лицо так, словно собиралась запомнить каждую морщинку, щетинку, складочку кожи.

— Прекрати, — отстранился Трой. — Хорошего в этом путешествии, конечно, мало, но не надо паниковать. Посмотри на меня! — он шутливо выпятил грудь. Поиграл бицепсом на правой руке. — Кто со мной справится?

— Трой, я не шучу. У меня плохое предчувствие. Не ходи туда? — она плакала.

Влажные дорожки блестели на щеках.

Он и рад был бы посмеяться над её страхами, да не мог. Расставаться оказалось невыносимо. Сама мысль о завтрашнем дне вызывала глухой протест. Но не брать же её с собой?

— Нат! — Трой снова обнял её, укрывая тоненькую фигурку в кольце своих рук, возле самого сердца. — Я не могу не пойти, ты же понимаешь?

Она кивнула, не поднимая головы, неслышно плача у него на груди, только вздрагивали хрупкие плечи.

Даже если бы какие-то сомнения насчёт предстоящего похода у Троя и были, то они растаяли бы тогда. В ту минуту. Потому что цель у него была всего одна: защитить Нат, всех ребят и девочек их маленького мирка. Если для этого снова нужно убивать — он станет убивать. Даже ценой своей жизни.

***

Джо отправился за ташункой — коня нужно было как следует накормить перед дорогой. Приступ свалил его в поле неожиданно, резко и без обычного головокружения…

Он идёт уже много дней. Худое тело просит пощады, но Тинджол не обращает на это внимания. Куда важнее смотреть под ноги, пробираясь по обломкам битых камней, усыпавших разрушенную горную дорогу. Слева её близкий край обрывается в пропасть, справа нависает каменная стена, испещрённая трещинами и сколами. Облака прячут под собой дно пропасти и розовеют по краю, сообщая усталому путнику, что солнце скоро нырнёт в их плотные клубы.

Тинджол отрывает взгляд от обшарпанных сапог, чьи острые носки изрядно оббиты в пути. Прищурившись, он смотрит на узкую змейку дороги впереди. Она взбирается на недалёкую плоскую вершину и упирается в грубый камень стен древнего дзонга* (тибетская крепость, форт). Трепещут на злом ветру яркие точечки «коней ветра» — флажков с молитвами, на верёвках, что протянуты над стенами и крышами. Сердце молодого человека начинает биться быстрее, и он вздыхает. Далеко ему до истинного спокойствия.