Пока дышу

…Их было всего тринадцать. В возрасте от шести до семнадцати лет. Юных воспитанников монастыря, затерянного в суровых горах северного Тибета. Когда непонятная болезнь поразила всех, кто был старше восемнадцати, учитель собрал младших и передал им последние наставления. Он был мудрым и очень старым человеком, но прожил дольше всех. Целых четыре дня… До последнего вздоха говорил с учениками, говорил, пока мог. Вещание по спутнику прекратилось быстрее, чем растерянные дети совершили для старших монахов последний обряд. Но никто не жалел о тишине в эфире — столько паники оттуда не изливалось никогда. Однако замолчало не только радио — казалось, замолчал весь мир. Притихли даже горы, что не могло не пугать. Самые старшие спустились вниз, в ближайшую деревню, чтобы помочь выжившим детям там, а остальные, и десятилетний Тинджол в их числе, остались налаживать новый уклад во внезапно опустевшем монастыре.

Он приходит в себя от шагов за спиной — из внутренних помещений дома в комнату входят трое. Трудно определить возраст по обветренным, изрезанным «солнечными» морщинами лицам людей, живущих в таком месте. Единственное, что знает Тинджол — они не могут быть старше его самого.

Церемонно поклонившись гостю, глава рода — широкоскулый и кряжистый парень с невесёлыми глазами — делится с ним своей бедой, смущённо теребя концы одного из двух поясов на чубе* (традиционный тибетский халат, с запахом на правую сторону). Крики и стоны из глубины дома подтверждают его слова — что-то пошло не так в процессе родов.

Тинджол поднимается, прихватив свою суму. Сангати, внешнюю одежду, не берёт, понимая, что она ему вряд ли ещё понадобится, а в доме тепло. Первые признаки близкой смерти уже дают о себе знать. Пока несильно, но настойчиво ломит кости. Он всыпает в свой чай щепотку снадобья, приглушающего боль, но это действует только на короткое время, а времени у него почти не остаётся.

В душном полумраке на низком топчане мечется удивительной красоты девушка. Болезненно яркий румянец ничуть не портит, а только подчёркивает эту красоту. Монах просит больше света, делит оставшуюся порцию снадобья пополам и подносит чашу к сухим губам девушки. Когда она затихает, отгибает край циновки, обнажая пол. Достаёт мешочки с цветными зёрнами из сумы и начинает выкладывать узор мандалы, читая молитву и не обращая внимания на удивлённые взгляды девушек — совсем молоденькой и немного пришедшей в себя роженицы.