Он сел на край кровати и начал гладить маленькую, беленькую и нежную ручку хорошенькой женщины.
- Завтра поутру ты пойдешь на улицу Шарон; ты посадишь твоего мнимого отца в карету и отвезешь его в лечебницу Дюбуа, в предместье Сен-Дени.
- Ах! Наконец-то…- сказала Женни, в голубых глазах которой выразилось что-то злобное.
- Остальное ты знаешь сама, - сказал баронет флегматично.
- А… Фернан? - спросила она.
- О! Подожди… Еще рано!.. Черт возьми! Нужно терпение, дитя мое, тому, кто хочет обобрать человека на пять миллионов…
- У меня хватит его,- сказал она,- но я клянусь вам, что, если Фернан возвратится ко мне, он оставит здесь все до последнего луидора.
- И честь своей жены, - проговорил баронет спокойным голосом.
- Аминь! - сказала Бирюза.
XVIII.
На другой день после описанного разговора сэра Вильямса с Рокамболем, маркиза Ван-Гоп сидела за туалетом. Было половина восьмого. Маркиз был тут же в будуаре жены и-, сидя в огромном кресле, любовался ею, пока ее одевали горничные.
Влюбленный, как в первый день медового месяца, Ван-Гоп восхищался чудною красотой своей жены, красотой, для которой не нужно было ни нитки бриллиантов, надетой на ее шее, ни коралловых веток, наколотых на ее черных волосах. Маркиза, однако, была бледна и имела измученный вид. С некоторого времени креолка терзалась непонятным беспокойством и печалью, причины которой не могла объяснить.
Но тут сидел теперь ее муж, которого она так сильно любила и теперь еще любит - по крайней мере так казалось ей,- вот почему на ее губы возвратилась улыбка и она с невинным кокетством взглянула на себя в зеркало.
Маркизу было за сорок лет, но он сохранил свою мужественную, несколько холодную и несколько серьезную красоту, свойственную, без сомнения, скверным людям?
Маркиз был высок ростом и уже начал полнеть. Его лицо, всегда румяное, при сильных ощущениях страшно бледнело. Он был подвержен сильным припадкам гнева, доходившим до исступления. Обыкновенно же он был спокоен, кроток и ласков. Он скрывал свою ревность, но очень часто смертельная бледность обнаруживала его сдерживаемое бешенство, и сэр Вильямс превосходно оценил его, полагая, что он способен убить свою жену в тот день, когда она изменит ему, или когда он будет считать ее виновной.
Однако маркиз был человек светский и умел управлять своими страстями, следовательно, он предоставлял своей жене полную свободу действий. Таким образом, и в этот день маркиз не находил никакой помехи в том, чтобы отпустить свою жену в оперу без себя.
Маркиз страстно любил играть в шахматы; в этот вечер он поджидал хороших игроков и не хотел лишить себя случая поиграть.
- Милый друг,- сказал он своей жене, - я заеду за вами в оперу в одиннадцать часов, к концу последнего акта.
И в то время, когда он присутствовал таким образом при туалете своей жены, доложили о майоре Кардене.
- Просите в залу,- сказала маркиза.
- Нет, нет,- живо сказал муж,- вы уже одеты, моя милая, и можете принять майора здесь. Это старый друг и он может входить всюду.
Пятидесятилетний возраст майора совершенно объяснял это доверие маркиза Ван-Гоп.
Майор вошел.
- A-а! Пожалуйте, пожалуйте,- сказал ему Ван-Гоп, которому вдруг пришла в голову одна мысль,- вы пришли очень кстати.
Майор поцеловал руку маркизы и посмотрел вопросительно на мужа.
- Любезный майор,- сказал последний, - любите ли вы оперу?
- Очень, маркиз.
- В таком случае, маркиза предлагает вам место в ее ложе,- сказал он, посмотрев на свою жену.
Маркиза слегка улыбнулась.
- Майор,- сказала она,- мой муж - предатель, или лучше сказать, муж, каких много; он предпочитает шахматы своей жене, а чтобы примирить свои страсти с долгом, он отдает жену под покровительство друга.
Маркиза посмотрела на своего мужа и сгладила прелестным взглядом жесткость упрека.»
Идите,- прибавила она,- идите играть, милостивый государь, но не забудьте приехать к четвертому акту; вы хорошо знаете, как нам это будет приятно.
Десять минут спустя майор с маркизой сели в карету и поехали в оперу.
Это было в пятницу, в день посещения театра большим светом. Театр был полон.
Маркиза была восхитительно прекрасна в этот вечер и про-извела впечатление, входя в ложу.
Инструкции сэра Вильямса были исполнены Рокамболем в точности.
Немного спустя после того, как маркиза села на свое место, отворилась соседняя ложа и в нее вошли двое молодых людей.
Один из них был Оскар де Верни или Шерубин.
Он облокотился на барьер ложи и немного свесился, так что маркиза, направившая свой лорнет на публику, могла увидеть его
Если бы г-жа Ван-Гоп увидела вдруг, что ей угрожает опасность верная, неминуемая, неотвратимая, она и тогда не почувствовала бы такого жестокого волнения, как в ту минуту, когда увидела Шерубина. Но она была женщина, а каждая женщина умеет скрыть волнение своего сердца под маской равнодушия. Ни один мускул не шевельнулся на ее прекрасном лице, и она повернулась к сцене без малейшего принуждения.
Но она увидела его…