Похвала добродетели

— Что «этот»? — строго спросил майор и, заглядывая прямо в глаза офицера, сказал: — Давай-ка сядем сюда, ты, кажется, о чем-то умалчиваешь?

— Видишь ли... Понимаешь, Фриц, этот раненый горец, если можно так сказать, — мой знакомый, даже бывший друг. Однажды он спас меня от смерти...

В его голосе слышалась взволнованность, он не мог сидеть — нервно ходил по комнате из угла в угол.

— Интересно! — воскликнул майор Попп. — Наш враг — твой друг! Оригинально получается. Может, ты все-таки объяснишь, Петер, в чем дело?

— Слушай, Фриц, ты помнишь, как осенью сорокового года вместе с Эрикой встречал меня на дрезденском вокзале?

— Помню. Ну и что?

— Я ведь, как ты знаешь, провел тогда лето в этих горах, в этом ущелье, а потом — и в селе Состар, где мать нашего проводника выхаживала меня после травмы. С этим проводником мы поднимались на вершину, он — известный в своих краях альпинист. Вот, посмотри... — Он достал бумажник, вынул из него небольшую фотографию, протянул майору. — Это я сижу на камне, рядом со мною — тоже наши, вот эти двое. Они потом погибли в горах Югославии от партизанских пуль. А тот, что стоит, опершись на ледоруб, — это и есть наш сегодняшний пленный. Я сразу его узнал.

— И ты уверен, что не ошибся?

— Нет. Это он. Его зовут Магомет. Это имя у мусульман наиболее распространенное.

— Магомет! — повторил майор. — Вот уж подлинный сюрприз: в наши сети попался сам мусульманский пророк! — Майор глубоко затянулся сигаретой, подошел к окну и, стоя спиной к врачу, продолжал: — А знаешь ли ты, что этот твой «друг» уложил двух наших самых лучших егерей? Впрочем, сейчас не в этом дело. Твой Магомет может нам пригодиться. Кажется, мы извлечем немалую пользу из вашей дружбы!

— Не думаю, — робко возразил Мюллер.

— Но почему? — вскинулся Фриц Попп. — Ты же сам сказал, что рана скоро заживет!

— Это верно, — подтвердил врач, — но, насколько я его знаю, он вряд ли согласится сослужить нам какую-нибудь, даже самую ничтожную, службу. Магомет хоть и молод, но он настоящий, убежденный коммунист!

— Э, ерунда! — махнул рукой майор. — Не таких видели!

— Но этого, пожалуй, не уломаете, — тихо, но жестко сказал Петер Мюллер. — Он — из другой породы. Вспомни, Фриц, Краснодар. Чего уж, кажется не делали с тем юнцом, а ведь так и не сломили! По правде сказать, я боялся его — избитого, почти безжизненного, залитого кровью... Боялся силы его духа, если можно так сказать. Нет, Фриц, не будем обольщаться: этот народ не так-то просто сломить...

— Не понимаю, Петер, — с укором сказал майор Попп, — просто не понимаю тебя! Неужели эти темные горцы нагнали на тебя такого страха? Да ведь перед мощью наших средств они мигом превратятся в беспомощных ягнят! И это их ты, немецкий офицер, испугался? Ну и ну!..

— Нет, я не трус, — пытаясь подавить в голосе обиду и гнев, тихо заговорил Петер. — Я не трус, — повторил он. — Вместе с этим вот нашим пленным я попал под ужасный камнепад — и не струсил; однажды длинную холодную ночь провел, повиснув, как летучая мышь, над пропастью, — и тоже не струсил. Так что, ты ошибаешься, ты меня плохо знаешь!

— Не горячись, дружище, — миролюбиво сказал майор и обнял врача за плечи. — Я отлично тебя знаю! Просто ты не совсем правильно меня понял. А впрочем, бог с ним, с этом мусульманским пророком: не справимся сами — отдадим гестапо, они сумеют найти с ним общий язык. Нам же с тобой ссориться — просто грех! Давай-ка лучше я угощу тебя русской водкой. Что-что, а водку они делают здорово!

II

После долгого тяжелого забытья Магомет наконец пришел в себя. Он открыл глаза, огляделся, но так и не сумел понять, где находится. Боли не было, только в голове стоял какой-то странный непрекращающийся гул да тело было непривычно легким, невесомым.

Низкие алюминиевые койки вокруг белели свежими простынями, на койках лежали люди — чужие, незнакомые, молчаливые. Холодной была эта палатная тишина, отчужденной и страшной. Магомет посмотрел на окно, надеясь увидеть что-нибудь за стеклами, понять, по крайней мере, день сейчас или ночь. Но стекла были затянуты толстым слоем причудливого морозного узора, не сказавшего Магомету ни о чем, кроме того, что сейчас — зима.

С соседней койки на него глядели чьи-то водянистые немигающие глаза. Костлявые руки в редкой рыжей щетине лежали поверх одеяла. Человек не шевелился...

«Где же это я?» — с тревогой подумал Магомет.

Он с трудом повернулся на другой бок и увидел на плоской подушке забинтованную голову. Только глаза были свободны от бинтов да рот, из которого вырывались сдавленные негромкие стоны.

Магомет снова повернулся. Человек с застывшими бесцветными глазами и руками, как плети вытянутыми вдоль тела, не шевелился. «Жив ли он? — с ужасом подумал Магомет и тут же ответил самому себе: — Кажется, еще жив...» И словно в доказательство того, что действительно еще не умер, человек несколько раз сжал и разжал кулаки, поросшие рыжей щетиной.

«А я? Что же со мной? — мелькнула мысль, и Магомет стал ощупывать под одеялом свои руки, грудь, живот. — Вроде все цело, — решил он, — но что же тогда со мной?..»