Похвала добродетели

Он пытался восстановить в памяти то, что осталось позади, но не мог воскресить ничего, кроме немцев, неожиданно выскочивших из-за поворота, да его собственного автомата с пустым диском. А потом все провалилось в бездонную черную пропасть, из которой он попал в эту белую чужую палату с затянутыми инеем окнами. Как же он оказался здесь?

Дверь тихонько приоткрылась, на пороге показался худой высокий человек в белом халате, с аккуратно расчесанными на пробор светлыми волосами. Беззвучно, на цыпочках, озираясь по сторонам, он приблизился к Магомету, присел на край низенькой койки. Верхняя пуговица крахмального свежего халата расстегнулась, и Магомет увидел на груди вошедшего зловещее распятие орла со свастикой в когтистых лапах.

Перед глазами поплыли оранжевые круги, Магомет едва вновь не впал в беспамятство, но усилием воли справился с собою и лишь закрыл глаза, чтобы не видеть ни этой свастики, ни аккуратного пробора, ни участливого взгляда немца... «Значит, я — в их руках, — весь покрываясь холодной испариной, подумал он. — Значит, конец... Но зачем тогда они положили меня сюда, зачем выхаживают вместе со своими? Кровожадные волки не знают чувства пощады, они в клочья разрывают свою жертву. Так почему же меня оставили жить?..»

Словно разгадав мысли Магомета, человек в белом халате взял в свою руку его ладонь, профессиональным жестом нащупал пульс, прислушался и потом сказал:

— Мы делаем все возможное, чтобы вы скорее поправились. Вы попали в немецкий полевой госпиталь...

Он говорил по-русски с сильным акцентом, однако понять его было легко. Но Магомет не слышал слов. Больше всего поразил его голос этого человека, такой знакомый голос! Магомет силился что-то вспомнить, лицо его приняло напряженное выражение, и немец снова поспешил ему на помощь:

— Неужели ты не узнаешь меня, Магомет? Я не верю... Прошло не так уж много времени, хотя слишком многое изменилось.

Он снова взял в свою руку пальцы Магомета, долго и пристально смотрел в его глаза, словно поторапливая: «Ну, ну, вспоминай же скорее!..»

И Магомет вспомнил.

Резко выдернув руку, он посмотрел на Петера Мюллера с ненавистью и в то же время с сожалением и прошептал:

— Значит, и ты стал фашистом?.. Не думал, никак но думал. Скорее я допустил бы, что ты сидишь в концлагере...

— Почему «фашистом»? — вяло возразил Петер. — Я — солдат. — Он воровато огляделся по сторонам и добавил еще тише: — Да, Магомет, судьбе угодно было, чтобы я стал солдатом. Но ведь и ты — солдат!..

— Солдат — это тот, кто защищает свою землю, а тот, кто нападает на чужую, — бандит, убийца. И зачем вы привезли меня сюда? Неужели такими «благодеяниями» надеетесь смыть кровь со своих рук?..

Магомет стал задыхаться, скинул с груди одеяло, с трудом отвернулся от Петера, который, казалось, не обращал внимания на резкие слова, сказанные в его адрес, и закрыл глаза. Веки были тяжелыми, вся кровь прихлынула к голове и гулко стучала в висках.

— Тебе нельзя волноваться, — уговаривал Мюллер, — ты еще очень слаб. Сейчас тебе нужен покой, а потом... — Он долго молчал, прежде чем продолжить: — Потом, Магомет, пройдет время, и мы с тобой не раз еще поднимемся на хребты белых великанов...

Он говорил, не веря ни единому своему слову, и сам не узнавал собственного голоса. Да, эта встреча оказалась еще более трудной, чем можно было ожидать. Но сердиться на Магомета за резкость не сто́ит. Да, конечно, сейчас они — враги, враги непримиримые, жестокие, и никакие воспоминания не смягчат эту вражду, потому что оба они — солдаты, оба верны присяге. Он, Петер Мюллер, во всяком случае, верен. Но и Магомет, скорее всего, честный воин, такие, как он, не отступают. Что ж, тем хуже для него. «Мы ведь сильнее, — не вставая с койки, думал врач «эдельвейсов», — мы сильнее, и он — в наших руках. Сотни тысяч людей гибнут на этой войне, миллионы гибнут. Значит, погибнет еще один человек — вот этот. Для него война уже кончилась...»

Он поднялся на ноги, бесшумно проскользнул к двери и скрылся.

— Ну, как же чувствует себя твой бывший друг? — не без иронии поинтересовался майор Фриц Попп.

— Неплохо... Он чувствует себя совсем неплохо, — рассеянно отозвался Петер.

— Отлично! — обрадовался Попп. — Постарайся быть к нему внимательнее, сделай все, чтобы он поскорее окреп. Ты же врач!

— Да-да, — сказал Петер, — я сделаю все возможное.

— Получен новый приказ, — сообщил майор. — Эти горы скоро рухнут под огнем, какого еще не знала история войн. Растопятся ледники, и скалы будут стерты с лица земли вместе с их отважными защитниками. Запомни, Петер: «Эдельвейс» либо победит, либо погибнет. Третьего не дано.

И он молитвенно закатил глаза под потолок и долго оставался в этой странной неподвижной позе.