Поклонники Сильвии

Филип и Сильвия заключили помолвку. Впрочем, это событие оказалось не таким радостным, как молодой человек себе представлял, – он уже успел это понять, даже несмотря на то, что кузина пообещала выйти за него менее суток назад. Филип не смог бы выразить словами, что именно его тревожило, а если бы ему все же пришлось это сделать, вероятно, сказал бы, что новое положение нисколько не изменило манеры Сильвии. Она была все такой же кроткой и нежной, однако не стала застенчивее, оживленнее, скромнее или счастливее, чем в последние месяцы. Когда девушка подошла к нему и остановилась у калитки, сердце Филипа бешено колотилось, глаза сияли любовью. Сильвия же не покраснела и не улыбнулась; казалось, она была полностью поглощена раздумьями. Однако увлечь себя в сторону от дорожки, ведущей к дому, она кузену не позволила и сразу же направилась к двери. Молодой человек шептал ей нежные слова, но Сильвия едва ли его слышала. У них на пути был каменный желоб, тянувшийся от журчавшего у дороги ручья и снабжавший ферму Хэйтерсбэнк чистой водой. Рядом с ним стояли начищенные до блеска бидоны. Сильвия знала, что нужно отнести их в дом, чтобы подготовить к вечерней дойке; возясь с бидонами, она решила высказать, что было у нее на уме.

– Филип, – начала девушка, – Кестер говорит, что, возможно…

– Да? – отозвался Хепберн.

Сильвия села у края желоба и опустила маленькую ручку в воду. Вопросительно подняв на Филипа свои прекрасные глаза, она продолжила.

– Он думает, – Сильвия заговорила быстрее, – что Чарли Кинрейда могли схватить вербовщики.

Она впервые упомянула о своем бывшем поклоннике в разговоре с нынешним, с того самого далекого дня, когда они из-за него поссорились; Сильвия порозовела с головы до ног, однако ее чудесные доверчивые глаза смотрели на кузена не мигая, пусть даже она сама этого и не осознавала.

Сердце Филипа замерло – так, словно он остановился на краю неизвестно откуда взявшегося обрыва, еще мгновение назад думая, будто идет по залитой солнцем лужайке. От досады молодой человек побагровел, однако не смел оторвать взгляд от печальных честных глаз Сильвии, поэтому был рад, что его собственные глаза заволокло пеленой. Он слышал, как произносит слова, и собственный голос казался ему чужими.

– Кестер – треклятый дурак! – прорычал Филип.

– Он говорит, что, возможно, есть один шанс из ста, – сказала Сильвия так, словно защищала Кестера. – Ох, Филип, как ты думаешь, это правда?

– Да, шанс, разумеется, есть, – произнес Хепберн со странной смесью отчаяния и ярости, заставляющей человека говорить и поступать опрометчиво. – Полагаю, шанс есть всегда: если мы не убедились в чем-то лично, этого могло и не быть. В следующий раз Кестер скажет, что есть шанс, что твой отец жив, ведь ни один из нас не видел его…

«Повешенным», – хотел закончить фразу Филип, однако в его окаменевшее сердце вернулась толика человечности. От этих слов Сильвия коротко, но пронзительно вскрикнула, и Филипу захотелось обнять ее и успокоить, как мать успокаивает плачущего ребенка. Однако ему пришлось подавить это желание, и он еще острее почувствовал вину, тревогу и гнев. Воцарилась тишина. Сильвия, опустив глаза, с грустью смотрела на весело журчавшую воду, а Филип не отрывал взгляда от девушки, желая, чтобы она заговорила, несмотря на то что ее слова его сильно ранили. Однако Сильвия молчала.

Наконец, не выдержав, Филип произнес:

– Ты очень много думаешь о нем, Сильви.

Окажись «он» в этот миг рядом с ними, Филип сцепился бы с ним и не отпускал бы до тех пор, пока один из них не погиб бы. Уловив в словах кузена, произнесенных мрачным, печальным тоном, скрытое пламя, Сильвия подняла на него взгляд.

– Я думала, ты знаешь, что я очень его любила.

Ее бледное встревоженное лицо было таким умоляющим и невинным, а голос звучал так жалобно, что гнев Филипа – гнев на Сильвию и остальной мир – тут же уступил место любви; он вновь почувствовал, что эта девушка во что бы то ни стало должна принадлежать ему. Хепберн сел рядом с Сильвией и заговорил с ней совсем в другой манере, так тактично и красноречиво, словно им руководила странная интуиция или какая-то темная сила.

– Да, милая, – сказал он. – Я знаю, что ты его любила. И не стану плохо говорить об умершем – ведь он утонул, что бы там ни плел Кестер. Впрочем, я могу многое рассказать тебе о нем…

– Нет! Не надо ничего рассказывать. Я не стану этого слушать, – ответила Сильвия, вырываясь. – Какие бы гадости ни говорили о нем люди, я этому не поверю.

– Я не стану говорить гадостей об умершем, – повторил Филип.