– Да. Симпсон прислал ко мне Нелл Мэннинг, старую нищенку, которая иногда приходит, чтобы перестелить бедолаге постель; он лежит в разрушенном хлеву «Моряцких объятий», Сильви.
– Ну и что? – спросила Сильвия все так же резко и сухо.
– Я привел к Симпсону врача, потому что думал, что он умрет прямо у меня на глазах – настолько он был бледен и изможден, а еще исхудал едва ли не до костей, и кажется, что его глаза вот-вот вылезут из орбит.
– Отец при нашей последней встрече тоже таращил глаза как безумный и все время отводил взгляд, словно не мог смотреть на наши слезы.
Филип понял, что ситуация безнадежная; впрочем, сделав паузу, он все же решил продолжить.
– Как бы там ни было, Симпсон – несчастное, умирающее существо. Врач сказал, что жить ему осталось не так уж много часов, не говоря уже о днях.
– И он, зная, сколько грехов у него на совести, боится умирать? – спросила Сильвия почти восторженно.
Филип покачал головой.
– Симпсон говорит, что мир был слишком суров с ним, а люди – чересчур жестоки; он считает, что был ни на что не годен, и надеется, что в ином мире люди более милосердны.
– Там он встретится с моим отцом, – произнесла Сильвия все так же зло и сурово.
– Симпсон – бедное невежественное существо и, похоже, не осознает, с кем ему предстоит встретиться; судя по всему, он просто рад, что окажется вдали от жителей Монксхэйвена; боюсь, в тот вечер его серьезно ранили, Сильви, а люди, по его словам, с детства плохо с ним обращались; похоже, он искренне сожалеет о том, что юристы заставили его принять участие в процессе; говорит, что его вынудили говорить против его воли.
– Так почему же он тогда не откусил себе язык? – спросила Сильвия. – Задним умом все крепки!
– Ну, как бы там ни было, теперь Симпсон об этом сожалеет; долго он не проживет. Сильви, он умолял попросить тебя, ради всего, что дорого тебе в этом мире и следующем, чтобы ты пошла со мной к нему и сказала, что прощаешь его за содеянное.
– Вот, значит, зачем он тебя прислал? И ты осмелился прийти и просить меня об этом? Мне хочется раз и навсегда порвать с тобой, Филип.
Сильвия тяжело дышала, так, словно не в силах была произнести больше ни слова. Хепберн смотрел на нее, ожидая, когда ее дыхание восстановится, хотя и его горло сдавило спазмом.
– Мы с тобой не подходим друг другу, Филип. Не в моей природе прощать. Иногда я думаю, что и забывать не способна. Вот скажи, Филип, если бы твой отец совершил доброе дело – правильный, справедливый поступок, – а тот, к кому он, смирив гнев, проявил доброту, побежал бы к судье и доложил на него, из-за чего его бы повесили и его жена осталась бы вдовой, а ребенок – сиротой, в твоих венах тоже текли бы молоко да водица? Смог бы ты подружиться с человеком, который повинен в смерти твоего отца? Или даже просто проявить к нему милосердие?
– В Библии говорится, Сильви, что мы должны прощать.
– Ага, вот только есть кое-что такое, чего я никогда не прощу, даже если бы захотела. А я не хочу!
– Но Сильви, ты ведь молишься о прощении твоих проступков и прощаешь тех, кто совершает проступки по отношению к тебе.
– Коль уж на то пошло, я вообще не молюсь. Легко говорить тем, кому особо нечего прощать; и я не считаю, что с твоей стороны благородно или даже прилично пытаться использовать против меня Писание. Лучше занимайся своими делами.
– Ты злишься на меня, Сильви; я не говорю, что тебе легко было бы простить Симпсона, а лишь думаю, что с твоей стороны это было бы правильно и по-христиански и потом ты почувствовала бы себя лучше. Если бы ты только взглянула в его полные тоски глаза… Думаю, они бы сказали тебе гораздо больше, чем его – или мои – слова.
– А я говорю тебе, что мои плоть и кровь не созданы для того, чтобы прощать и забывать. Ты должен запомнить это раз и навсегда. Если я люблю – то люблю, если ненавижу – то ненавижу; скорее всего, я не стану ранить или убивать того, кто причинил вред мне или моим близким, но никогда его не прощу. Я была бы чудовищем, которое впору показывать на ярмарке, если бы простила человека, из-за которого повесили моего отца.
Филип молчал, думая о том, как еще ее убедить.
– Лучше тебе уйти, – сказала Сильвия спустя пару минут. – Мы с тобой повздорили, а утро вечера мудренее. Ты попросил за Симпсона; быть может, винить в этом следует не тебя, а твою природу. Но меня ты огорчил, и я не хочу какое-то время тебя видеть.
Филип попробовал продолжать уговоры, однако вскоре понял, что это бесполезно. Вернувшись к Симпсону, он застал его еще живым, однако уже неспособным воспринимать человеческую речь, и почти пожалел о том, что потревожил и разозлил Сильвию просьбой умирающего, ведь попытка исполнить ее оказалась тщетной.