Поклонники Сильвии

К этому времени они уже обнимали друг друга; положив голову Кинрейду на плечо, Сильвия рыдала так отчаянно, словно ее сердце вот-вот разорвется.

Филип шагнул к ним и попытался оттащить жену от офицера, однако Чарли крепко держал ее, молча бросая ему вызов. Сама не осознавая этого, Сильвия защищала мужа от удара, которым Кинрейд, если бы захотел, вполне мог бы его убить.

– Сильви! – сказал Филип, судорожно хватая ее за руку. – Послушай! Он не любил тебя так, как я. Он любил других женщин. А я – я любил лишь тебя. До тебя он любил и других девушек. Я… Хотел бы я, чтобы Бог избавил меня от мук; но моя жизнь продолжится, любишь ты меня или нет. И… О чем это я? Ах да! В ту самую ночь, когда его схватили, я думал о тебе и о нем; я мог бы передать тебе его сообщение, но услышал разговор людей, хорошо его знавших: они обсуждали его ветреность и неискренность. Откуда я мог знать, что он сдержит данное тебе слово? Возможно, я грешен, не знаю, но мои сердце и разум словно онемели. Знаю лишь, что так, как я тебя любил, не любил еще ни один человек на свете. Сжалься надо мной и прости меня, хотя бы потому, что я так страдал от любви.

Филип смотрел на жену с безграничной лихорадочной тоской, которая затем сменилась отчаянием, ведь Сильвия, похоже, даже не слышала его слов. Он отпустил ее, и его рука безвольно повисла вдоль тела.

– Мне остается лишь умереть, – произнес Филип, – ведь моя жизнь кончена!

– Сильвия! – заговорил Кинрейд смело и пылко. – Твой брак не имеет законной силы, ведь тебя заманили под венец обманом. Ты – моя жена, а не его. Я твой муж; мы с тобой были помолвлены. Смотри! Вот моя часть шестипенсовика. – Он вытащил из-за пазухи половинку монеты, висевшую у него на шее на черной тесьме. – Я сумел сберечь ее, когда меня раздели и обыскали во французской тюрьме. Никакая ложь не разрушит клятвы, которую мы дали друг другу. Я добьюсь, чтобы твой брак признали недействительным. Я на хорошем счету у адмирала, и он многое для меня сделает, поддержит во всем. Пойдем со мной; твой брак будет расторгнут, и мы поженимся по всем правилам и по закону. Уйди от этого негодяя: пускай сожалеет о том, что сыграл злую шутку с честным моряком, а мы будем верны друг другу, что бы ни случилось. Пойдем, Сильвия.

Кинрейд обнял ее за талию и повел к двери; его лицо побагровело от страсти и выражало надежду. Однако в тот самый миг раздался детский плач.

– Слышишь? – спросила Сильвия, отстраняясь от Кинрейда. – Меня зовет ребенок. Его ребенок… Да, это его ребенок… Я забыла об этом – обо всем забыла. Я дам клятву, чтобы не потерять себя вновь. Я никогда не прощу этого человека и не стану больше жить с ним как жена. Обратного пути не будет. Он разрушил мою жизнь – навсегда; но душу мою ни тебе, ни ему не разрушить. Мне тяжело, Чарли, очень тяжело. Я лишь поцелую тебя – всего один раз, – а дальше, помоги мне Бог, не увижу тебя и ничего о тебе не услышу, пока… Нет, будет, довольно… На этом свете я тебя не увижу, да поможет мне Бог! Меня связывает долг, но я клянусь и ему, и тебе: есть вещи, которые я буду делать, а есть вещи, которые я делать не стану. Поцелуй меня на прощание. Все, он ушел! Да поможет мне Бог!

Глава XXXIV. Безрассудный рекрут

Сильвия полулежала в кресле, отвернувшись и беспомощно опустив руки. По ее телу вновь и вновь пробегала дрожь, а губы все время что-то бессвязно бормотали.

Филип неподвижно стоял рядом с ней: он не знал, осознавала ли она его присутствие, лишь понимал, что между ними навсегда разверзлась пропасть; это было единственное, о чем он думал.

Ребенок снова заплакал, прося утешения, которое могла дать ему только мама.

Сильвия встала, пошатнулась и бросила взгляд на Филипа, который инстинктивно шагнул вперед, чтобы ее поддержать. Она смотрела на него как на совершенно чужого человека, ее глаза даже не сузились от неприязни. Мысли ее занимал совсем другой человек, а на мужа она обращала внимания не больше, чем на стол. Равнодушие в этом взгляде иссушало Филипа сильнее, чем выражение отвращения.

Он смотрел, как Сильвия с трудом идет вверх по лестнице; когда она исчезла из виду, Филип сел – его тело внезапно охватила невероятная слабость.

Дверь, соединявшая гостиную с магазином, была открыта. Это было первое, на что Филип обратил внимание; Фиби вернулась с рынка и обнаружила, что завтрак, остатки которого она собиралась убрать со стола, не тронут. Она отправилась в кухню, решив, что Сильвия, просидевшая всю ночь с матерью, теперь спит; Филип не заметил появления служанки.

Вошел Коулсон, удивленный тем, что его компаньон не явился в магазин.

– Филип! Что стряслось? Как же скверно ты выглядишь, приятель! – воскликнул он, встревоженный жутким видом Хепберна. – В чем дело?

– А? – Филип медленно собирался с мыслями. – Почему ты решил, что что-то случилось?

Его инстинкты оказались быстрее рассудка: они заставили Филипа сделать все возможное, чтобы скрыть свое плачевное положение, не говоря уже о стремлении любой ценой избежать объяснений или жалости.