Поклонники Сильвии

К примеру, Сильвия попыталась уговорить Эстер принять выбранное для нее Филипом красивое поплиновое платье; чувствуя, что не захочет его носить, она посчитала, что лучше всего отдать его Эстер. Однако та отказалась от предложенного подарка с такой твердостью, на какую только была способна, и Сильвии пришлось отнести платье наверх и отложить его для маленькой дочери, которая, по словам Эстер, научится ценить вещи, выбранные отцом.

И все же Сильвия не оставляла попыток добиться симпатии Эстер и предпринимала их с тем же усердием, с каким училась у ее матери читать.

Мрачная Элис начинала привязываться к Сильвии, которая, пусть и не умела читать и писать, обладала грацией движений и была весьма хозяйственной, что для старушки значило очень многое; Сильвия же, тоскуя по покойной матери, готова была окружить терпеливой заботой всех стариков и больных, какие ей только встречались. В отличие от Эстер, специально она их не искала, однако Эстер в ее глазах была образцом доброты. Если бы только Сильвии удалось завоевать ее симпатию!

Эстер старалась делать для Сильвии все, что было в ее силах, ведь Филип просил ее заботиться о его жене и ребенке; однако она была убеждена, что Сильвия оказалась настолько плохой женой, что ее мужу пришлось покинуть свой дом, стать странником без гроша за душой, и, лишившись жены, ребенка и друзей, он вынужден был скитаться в чужих краях, пока та, что стала причиной всего этого, жила в уютном доме, который он ей дал, ни в чем не нуждаясь и будучи окруженной вниманием и заботой множества людей, с чудесным ребенком, дарившим ей радость и надежду; возможно, бедный изгнанник и вовсе окончил дни в придорожной канаве. Как после этого Эстер могла любить Сильвию?

И все же с наступлением весны они стали проводить много времени в обществе друг друга. Эстер нездоровилось; врачи говорили, что ей нельзя столько работать в магазине, – по крайней мере, какое-то время, – и рекомендовали ей ежедневные загородные прогулки.

Сильвия часто просила у Эстер позволения сопровождать ее; вместе с маленькой девочкой они ходили по речной долине к прятавшимся в укромных уголках фермам – врачи советовали Эстер пить парное молоко; для Сильвии же прогулки в окрестностях ферм были одной из немногих вещей, доставлявших ей настоящее удовольствие. Когда Эстер садилась отдохнуть, она оставляла маленькую Беллу с ней, а сама отправлялась доить корову, которая должна была дать больной свое молоко.

Однажды майским вечером троица отправилась на одну такую прогулку; поля все еще выглядели серыми и голыми, хотя на ивах и терновниках уже пробивались листья, а у зеленевших вдоль мелодично журчавших в зарослях ручьев свежих первоцветов начинали распускаться нежные бутоны. Певшие всю вторую половину дня жаворонки начинали возвращаться в свои гнезда на пастбищах; воздух был резким, каким он часто бывает безоблачными вечерами в это время года.

Но Эстер шла домой медленно и вяло, не говоря ни слова. Сильвия уже успела это заметить, однако заговорить не решалась, ведь Эстер не любила, когда кто-то замечал ее недомогание. Однако в какой-то момент Эстер замерла, словно погрузившись в сон наяву.

– Боюсь, ты ужасно устала, – сказала ей Сильвия. – Возможно, мы забрались слишком далеко.

Эстер чуть не вздрогнула.

– Нет! – ответила она. – У меня сегодня вечером просто особенно сильно разболелась голова. Скверно было весь день, но стоило мне выйти на улицу, как ощущение стало таким, словно в моей голове начали греметь огромные орудия; я уже почти готова молить их, чтобы они прекратили, – настолько невыносим этот звук.

Произнеся это, она спешно зашагала в направлении дома, будто не желая слышать слов сочувствия или каких бы то ни было комментариев по поводу сказанного.

Глава XXXVIII. Признание

Вдали от того места, на суше, на море и вновь на суше, в тот день, 7 мая 1799 года, действительно гремели огромные орудия.

Волны Средиземного моря с раскатистым грохотом обрушивались на белоснежный песчаный берег, усыпанный бесчисленными осколками ракушек, хрупкими и блестящими, словно фарфор. Взгляду человека, глядящему на этот берег с моря, предстает длинный высокий мыс; он начинается в глубине суши и уходит с правой стороны далеко в море, заканчиваясь еще более высоким утесом, увенчанным белыми строениями монастыря; внизу, у его подножия, плещутся синие волны.

Здесь на востоке в прозрачном воздухе даже с большого расстояния можно невооруженным глазом различить множество видов растений, покрывающих склоны утеса; на его вершине растут серебристо-серые оливковые деревья, ниже уступая место темно-зеленым статным платанам, среди которых то тут, то там виднеется одинокое терпентинное дерево или раскидистый падуб с еще более темной листвой; наконец взгляд достигает края воды, у которого среди прибрежных дюн поодиночке или группками высятся пальмы: со своими похожими на перья листьями они отчетливо вырисовываются на фоне жаркого, багряного неба.