Поклонники Сильвии

По левую руку на берегу виднеются белые стены укрепленного города, кое-где залитые солнечным светом, а кое-где окутанные тенями.

Бастионы города подобно мысу тянутся в море, образуя порт, защищенный от суровых штормов Леванта, а среди волн возвышается маяк, указывающий мореплавателям путь к безопасной гавани.

Еще дальше влево – широкая однообразная равнина, вдалеке сменяющаяся холмами, которые на севере уступают место гряде высоких белых скал, вновь уходящих в ярко-синее море, не знающее приливов и отливов.

Небо багряное от жары; безжалостное солнце, клонящееся к западу от белого берега, слепит усталые глаза, а на однообразной земле нет зеленой растительности, подобной той, что есть в наших краях, которая могла бы служить укрытием. Известняковые почвы придают блестящий пепельный оттенок голым участкам земли и даже ее возделанным клочкам, которые солнце выжигает еще до наступления лета. Лишь весной этот край выглядит богатым и плодородным, лишь тогда упавшее в землю зерно приносит плод в шестьдесят или во сто крат[68]; по берегам реки Кишон, текущей недалеко от подножия лежащего к югу скалистого мыса, растут раскидистые смоковницы, манящие своей прохладной тенью; сады полны вишневых деревьев с блестящей листвой; высокие амариллисы раскрашивают поля багровым и желтым, соперничая в славе своей с Соломоном[69]; маргаритки и гиацинты рассыпаются мириадами цветов, перемежаясь с алыми как кровь анемонами, подобными ослепительным языкам пламени.

В горячем воздухе – пряный аромат, исходящий от благоухающих цветов, распускающихся ранней весной, чтобы затем увянуть и засохнуть; пшеница будет убрана, и темно-зеленая восточная листва станет бледно-серой.

Даже тогда, в мае, искрившееся в солнечных лучах вечное море, ужасающе четкие очертания как близких, так и далеких предметов, палящее солнце и колеблющийся от жары воздух невыразимо утомляли английские глаза, днем и ночью пристально следившие за укрепленным портом, лежавшим немного к северу от того места, где стояли на якоре британские корабли.

Стараясь помочь осажденным в Акре, они много дней вели анфиладный огонь, в перерывах прислушиваясь к грохоту тяжелых осадных орудий и треску французских ружей.

Утром 7 мая дозорный на мачте «Тигра» крикнул, что на горизонте появились корабли; в ответ на спешно поданный сигнал далекие суда подняли дружественные флаги. То майское утро было суматошным. Осажденные турки воспрянули духом, а осаждавшие их французы, возглавляемые своим великим генералом, надеясь захватить город до подхода подкреплений с моря, приготовились к штурму более яростному и уж точно более кровавому, чем те, что были предприняты за пятьдесят дней блокады; сэр Сидней Смит, разгадав отчаянный план Бонапарта, приказал всем своим людям – как морякам, так и морским пехотинцам, – чье постоянное присутствие на борту не требовалось для ведения анфиладного огня по французам, высадиться на берег, чтобы помочь туркам и британскому гарнизону с обороной древнего города.

Лейтенант Кинрейд, три года назад присоединившийся к своему капитану в его дерзкой вылазке на французском побережье, попавший в плен, сидевший в Тампле и сбежавший оттуда вместе с ним и Уэстли Райтом, а затем, по настоятельной рекомендации сэра Сиднея, повышенный в звании из унтер-офицеров в лейтенанты, удостоился в тот день чести получить от своего адмирала особо опасное задание.

Его сердце рвалось в битву подобно боевому скакуну, пока лодка, скользя по волнам, несла его к древним стенам с машикулями[70], где крестоносцы приняли последнее сражение на Святой земле. Впрочем, Кинрейд не знал об этих бесстрашных рыцарях, да и не интересовался ими: его волновало лишь то, что французы под командованием Бони[71] пытались отбить город у турок, а адмирал сказал, что этого нельзя допустить, и Чарли был исполнен решимости сделать все возможное, чтобы им помешать.

Он высадился со своими людьми на песчаном берегу и вошел в город через портовые ворота, напевая под нос популярную в его родных краях песенку – «Омут судно обойдет»; его подчиненные, как и все моряки, любившие музыку, подхватили мелодию и принялись подпевать нестройными голосами.

В приподнятом настроении они шагали по узким улочкам Акры мимо белых турецких домов с высоко расположенными зарешеченными окнами, надежно защищавшими от любопытных взглядов.

То тут, то там им встречались одетые в просторные наряды и тюрбаны турки, двигавшиеся так торопливо, как позволяла им собственная важность. Впрочем, бо́льшая часть мужского населения обороняла брешь в стене, где высоко над головами моряков пролетали французские ядра.

В столь же бодром настроении они добрались до сада Джаззар-паши[72], где старый турок сидел на ковре в тени огромного терпентинного дерева, слушая переводчика, объяснявшего ему значение слов, произносимых взволнованными сэром Сиднеем Смитом и полковником морской пехоты.