Поклонники Сильвии

Сделав это, он в голос разрыдался. Некоторые попытались затянуть «Правь, Британия, морями!», однако большинство людей были слишком слабы; они лишь сидели в неподвижности, глядя на побережье, которое совсем недавно уже и не чаяли увидеть. Филип был в их числе, хотя и сидел несколько поодаль от остальных, кутаясь в огромный военный плащ, который дал ему один из офицеров; после теплых краев, а также из-за слабого здоровья сентябрьский бриз казался ему пронизывающим.

Когда вдалеке показалась портсмутская гавань, судно подняло сигнальные флаги, над которыми триумфально развевался любимый британский флаг. В гавани просигналили в ответ, и на борту началась суета: все готовились сойти на берег; в порту также была нетерпеливая суматоха: люди в форме, расталкивая остальных, пробирались к причалу, так, словно именно им принадлежало право первыми встретить прибывших. Это были санитары из военного госпиталя, которые, получив сигнал, направились к берегу с носилками и прочими вещами, чтобы помочь больным и раненым, вернувшимся в страну, которую они защищали и за которую пострадали.

Сделав последний рывок, судно качнулось и причалило в предназначенном для него месте. Филип сидел все так же неподвижно, словно приветственные возгласы совершенно его не касались; крики, суетливая забота, пронзавшие воздух громкие указания – из-за всего этого его нервы натягивались, будто струны. Но вот какой-то офицер отдал приказ, и привыкший к дисциплине Филип встал и, взяв вещевой мешок, сошел с корабля. Несмотря на внешнее безразличие, Хепберн испытывал симпатию к некоторым из своих товарищей; особенно он привязался к одному человеку, который был совершенно не похож на него, – веселому и смекалистому парню из Сомерсетшира, которому, судя по тому, что Филип услышал из разговора врачей, из-за полученного пулевого ранения в бок уже никогда не суждено было стать прежним. Этот морской пехотинец часто развлекал товарищей остроумными шутками и сам над ними смеялся, пока у него не начинался столь ужасный приступ кашля, что окружающие боялись, как бы он не умер от этого. После одного из таких приступов он с трудом произнес несколько фраз, и они с Филипом разговорились; выяснилось, что в тихой маленькой деревушке Поттерн, расположенной вдали от побережья, в верхней части Солсберийской равнины, у него были жена и ребенок, маленькая девочка примерно того же возраста, что и дочь Филипа Белла. Именно по этой причине Хепберн и сблизился с ним и именно поэтому дождался бедного чахоточного солдата, чтобы сойти вместе на берег.

Носилки понесли в сторону госпиталя; сержант, который был за главного, отдал команду раненым, способным передвигаться самостоятельно, и они в меру своих сил зашагали в некоем подобии строя; впрочем, скоро самые слабые начали отставать, с трудом выдерживая грубоватые приветствия и выражения сочувствия, доносившиеся из толпы. Филип с товарищем проделали уже примерно половину пути, и тут внезапно молодая женщина с ребенком на руках, пробравшись сквозь столпотворение и проскользнув мимо солдат, не дававших людям высыпать на дорогу, бросилась на шею другу Филипа.

– Ох, Джем! – всхлипнула она. – Я шла от самого Поттерна, останавливаясь лишь для того, чтобы покормить Нелли и дать ей отдохнуть; теперь ты вернулся ко мне, вернулся! Слава Богу!

Похоже, она не заметила ужасных изменений, произошедших с ее мужем с тех пор, как он расстался с ней, румяный и здоровый; как она и сказала, он вернулся, и ей этого было достаточно; женщина целовала лицо мужа, его руки, мундир, и никто не мог помешать ей идти с ним бок о бок, держа его за руку, в то время как маленькая девочка, испуганная громкими голосами и незнакомыми лицами, бежала рядом, вцепившись в юбку матери.

Бедный Джем закашлялся, как человек, которому недолго осталось жить на этом свете, и Филип горько ему позавидовал – и его жизни, и скорой смерти, ведь разве не окружала его нежная любовь женщины и разве такая любовь не сильнее смерти? Филип почувствовал, что его собственное сердце онемело, словно превратившись в холодный тяжелый камень. Но, сравнивая себя с товарищем, он чувствовал, что у него еще остались силы на то, чтобы страдать.

На дороге, по которой им пришлось идти, было полно людей, хотя выстроившиеся вдоль обочин солдаты в какой-то мере и удерживали собравшихся. Несчастных раненых засыпали приветственными речами и всевозможными вопросами. Челюсть и вся нижняя часть лица Филипа были забинтованы, фуражка надвинута на лоб; запахнув плащ, он дрожал.