Поклонники Сильвии

Именно такие чувства переполняли Хепберна, когда он увидел, что приближается к величавому городу, в центре которого высился огромный старинный собор. Впрочем, до города было еще две-три мили, ведь Филип стоял на возвышенности. Проходивший мимо работяга, заметив бледность и вялость незнакомца и желая его ободрить, сказал, что, свернув на тропу, уходившую влево, он вскоре окажется у приюта Гроба Господня, где каждому дают хлеб и пиво и где можно отдохнуть на одной из старых каменных скамей, стоявших в тени у входа. Следуя этим указаниям, Филип действительно вскоре добрался до здания, построенного еще при Генрихе Пятом. Какой-то рыцарь, принимавший участие во французских войнах того периода и выживший в битвах, вернулся в свой замок и, движимый голосом совести – или своего духовника, что в те времена было одно и то же, – построил приют, даровав его двенадцати искалеченным солдатам; рядом с приютом возвели часовню, где солдаты должны были посещать ежедневные мессы, кои рыцарь повелел служить до конца времен (на самом деле они проводились более века, что довольно неплохо для вечности, провозглашенной смертным), молясь за его душу и души тех, кого он сразил. Немалая часть прямоугольного здания предназначалась священнику, служившему мессы и заботившемуся о нуждах обитателей приюта. С течением времени историю приюта и его основное предназначение забыли все, кроме местных знатоков древностей, и его стали воспринимать просто как расположенную в затейливых старинных зданиях богадельню, а должность смотрителя (так теперь называли человека, проводившего ежедневные мессы и читавшего по воскресеньям проповеди) – как вполне желанную синекуру.

Другим наследием старого сэра Саймона Брея был небольшой клочок земли, доходы от аренды которого шли на то, чтобы все желающие могли получить кусок хлеба и кружку доброго пива. По повелению сэра Саймона пиво это готовили по особому, оставленному лично им рецепту, где молотый плющ использовался вместо хмеля. Однако прогресс неумолим, и рецепт, как и мессы, со временем изменился.

Филип стоял под сенью огромной каменной арки; справа была задняя дверь дома смотрителя, а напротив – вход в сторожку, рядом с которым в стене было некое подобие раздаточного окна. Поколебавшись, Филип постучал в закрытый ставень. Сигнал, похоже, прекрасно поняли: внутри послышались шаги, окно открылось, и приятного вида старик вручил ему хлеб и пиво. Привратник оказался довольно разговорчивым.

– Можешь присесть вон на ту скамью, – сказал он. – Нет-нет, приятель, садись на солнышке, ведь там холодно, а здесь ты еще и сможешь понаблюдать через решетку, как наши старики гуляют во дворе.

Сидя в лучах теплого октябрьского солнца, Филип наблюдал за открывшейся его взгляду мирной сценой.

Просторный бархатистый газон пересекали по диагонали вымощенные плиткой дорожки; такие же дорожки тянулись по периметру; серо-желтые от старости кирпичные дома кое-где были полностью увиты лозой, девичьим виноградом и чайной розой; перед каждым домом пестрел ухоженный маленький цветник, а в глубине двора стояла внушительного вида часовня; повсюду на солнышке грелись старики и больные, некоторые из них возились с цветами или беседовали с товарищами; двор выглядел так, словно заботы, нужда и даже печаль внешнего мира не способны проникнуть за массивные ворота, сквозь которые смотрел на него Филип.

– Славное местечко, да? – произнес привратник, верно истолковав его взгляд. – По крайней мере, для тех, кому оно по душе. Я-то от него уже успел чуток подустать; далековато оно, так сказать, от мира; приличного паба, где можно было бы услышать новости, не сыщешь мили на полторы вокруг.

– Думаю, здесь можно жить очень счастливо, – отозвался Филип. – Разумеется, если у человека легко на душе.

– Да, приятель, да. Как и везде. Не думаю, что смог бы радоваться жизни – даже в «Белом олене», где тебе за два пенса поставят добрый стаканчик лучшего в четырех королевствах эля, – не смог бы смаковать тамошний эль, если бы моя старушка лежала при смерти; я это к тому, что вкус элю придает расположение духа, а не сам эль.

В тот самый миг задняя дверь дома смотрителя открылась и за порог вышел одетый в сутану хозяин.

Он направлялся в соседний город, однако остановился поговорить с Филипом, раненым солдатом; особый интерес у смотрителя вызвал выцветший мундир, ведь его привычный глаз сразу распознал в незнакомце морского пехотинца.

– Надеюсь, вам пришлась по вкусу пища, которую завещал раздавать основатель приюта Гроба Господня, – сказал смотритель доброжелательно. – Вы выглядите скверно, друг мой, так, словно кусок доброго холодного мяса составил бы вашему хлебу славную компанию.

– Благодарю вас, сэр! – ответил Филип. – Я не голоден, лишь устал и рад глотку пива.

– Вижу, вы были морским пехотинцем. Где вам довелось служить?

– В мае я участвовал в осаде Акры, сэр.

– Акры! В самом деле? Тогда, быть может, вам знаком мой мальчик, Гарри? Он служил в N-ском подразделении.

– Он был в моей роте, – сказал Филип, немного оживившись.