В следующий раз необходимость зайти к Джеремайе Фостеру возникла у нее примерно через две недели после прощания с Кестером, и Сильвия решила, что лучшей возможности исполнить обещание и зайти к вдове Добсон нельзя и представить, ведь ее домик стоял на склоне холма, как раз у излучины реки, где ее воды впадали в море. Собираясь сперва заглянуть к сестре Кестера, Сильвия вышла из дому пораньше. Когда она добралась до жилища вдовы, та, убрав после обеда, вязала, сидя на крыльце; впрочем, взгляд женщины был устремлен не на быстро стучавшие спицы, а на бившиеся о берег волны, которых она, однако, тоже не видела, погрузившись в мысли о прошлом.
Едва осознав присутствие Сильвии, вдова рассыпалась в любезностях, ведь для нее, никогда не знавшей Сильвию Робсон в дни ее детства, та была важной леди; фамильярность ее брата Кристофера в обращении с миссис Хепберн всегда немного возмущала старушку.
Отряхнув со стула несуществующую пыль, она пододвинула его Сильвии, а сама уселась на трехногий табурет, демонстрируя таким образом почтение к статусу гостьи, ведь в ее скромном жилище был еще один стул; они завели беседу – сперва о Кестере, которого сестра называла исключительно Кристофером, так, словно фамильярное сокращение унижало достоинство ее брата, однако затем женщина заговорила свободнее и разговор стал более доверительным.
– С одной стороны, мне бы хотелось научиться писать, – сказала она, – ведь тогда я могла бы послать Кристоферу письмо, чтобы он не тревожился. Но, видите ли, он все равно не сумел бы его прочесть, и я успокаиваю себя мыслью о том, что учиться писать бессмысленно, если у вас нет друзей, умеющих читать. И все же, думаю, Кристофер рад был бы узнать, что у меня появился жилец. – Вдова кивнула в сторону пристройки, о которой упоминал Кестер и описание которой помогло Сильвии найти ее дом. – Сейчас он спит, – добавила она, понизив голос. – На вид – странный бродяга, но он не кажется мне плохим.
– Когда он появился? – спросила Сильвия, вспоминая слова Кестера о характере его сестры и чувствуя, что как его доверенное лицо должна давать ей разумные, взвешенные советы.
– Когда? Примерно с неделю назад. Я не очень слежу за временем, но этот человек уже дважды заплатил мне за проживание, хотя, конечно, он с готовностью платит вперед. Он явился однажды вечером – настолько обессиленный, что ему пришлось сесть, прежде чем он смог говорить. «Можно у вас заночевать? – спросил он, отдышавшись. – Я встретил парня, который говорит, что вы сдаете жилье». – «Ага, – отвечаю, – можно. Но вы должны будете платить шиллинг в неделю». И тут же пожалела, что сказала это, ведь мне подумалось, что шиллинга он в жизни в руках не держал, а я бы все равно пустила его переночевать, ведь я не из тех, кто прогонит даже собаку, если она так измучена. Но он тут же достал шиллинг и, положив на стол, сказал: «Слишком долго я досаждать вам не буду. Мне уже давно пора умереть». Ну я и подумала, что была с ним слишком сурова. Говорю: «Я – вдова, и друзей у меня не много». Я, видите ли, тогда как раз опечалилась из-за отъезда Кристофера на север. «Так что иногда могу говорить резковато, – сказала я ему. – Но я приготовила на ужин овсянку, так что, коли хотите есть, добавлю туда воды, и, с Божьей помощью, выйдет совсем неплохо». А он встает, закрывает глаза рукой и молчит. А затем произносит: «Миссис, разве может Бог благословить грешника, одного из детей дьявола? Ведь в Писании говорится, что он – отец лжи». Так и сказал. Меня это озадачило, но я наконец ответила: «Об этом вам нужно спросить у священника; я всего лишь бедная боязливая вдова, но Бог всегда меня благословлял, так что, думаю, я поделюсь Его благословением с вами». Он пробормотал что-то, протянул руку и сжал мою. Думаю, он процитировал Писание, но мне как раз понадобились все мои силы, чтобы снять котелок с огня, ведь это была моя первая еда за день: мы, бедняки, сейчас голодаем. И я просто сказала ему: «Давай, парень, присоединяйся, и пускай Бог благословит того, кто съест больше». С тех пор мы с ним живем душа в душу, только он так и не сказал мне, кто он такой и откуда. Но я думаю, что это один из бедолаг-углекопов, обгоревших в шахте: лицо-то у него черное от ожогов; в последние дни он вообще с постели не встает: лежит и вздыхает – через стенку-то все слышно.
В подтверждение ее слов из пристройки послышался вздох, перешедший в стон и заставивший собеседниц вздрогнуть.
– Вот бедняга! – тихо прошептала Сильвия. – Сколько же в мире несчастных людей! – Но затем, вновь вспомнив слова Кестера о «мягкосердечности» его сестры, она решила, что ее долг – давать разумные советы, а потому добавила более суровым тоном: – И все же вы говорите, что ничего о нем не знаете, а бродяг в мире полно, так что вам, вдове, нужно быть осторожнее. Я бы отослала его сразу же, как только он отдохнет. Говорите, у него куча денег?