В глазах девушки стояли слезы, хотя в глубине души она чувствовала скорее облегчение. Она сделала искреннее предложение, которое отвергли с молчаливым презрением. Несколько дней спустя ее отец, рассказывая новости, услышанные им на монксхэйвенском рынке, упомянул в том числе и о встрече с Кинрейдом, направлявшимся в свой дом в Каллеркоутсе. Гарпунер передал свое почтение миссис Робсон и ее дочери, попросив Робсона сказать им, что хотел бы лично с ними попрощаться, однако не может этого сделать, поскольку стеснен временем, а потому просит у них прощения. Однако Дэниел не счел нужным передавать столь длинное сообщение, являвшееся лишь актом вежливости, и, поскольку оно не касалось никаких дел и было адресовано женщинам, почти сразу же о нем забыл. Сильвия пару дней чувствовала досаду из-за явного безразличия ее героя к тем, кто отнесся к нему как к другу, а не как к человеку, с которым они знакомы всего несколько недель; в конце концов гнев подавил зарождавшиеся в ней чувства к Кинрейду и она продолжила жить так, словно никогда с ним и не встречалась.
Гарпунер скрылся с ее глаз в густом тумане невиданной ею жизни, из которой явился, – скрылся, не сказав ни слова, и она могла никогда больше его не увидеть. И все же такой шанс был – когда он приедет, чтобы жениться на Молли Корни. Возможно, Сильвия будет на этой свадьбе подружкой невесты. Каким же славным станет день свадебного торжества! Корни были очень добрыми людьми, и их семья не жила по строгим правилам, которым Сильвию заставляла следовать ее собственная мать. Едва подумав об этом, девушка испытала сильнейшие угрызения совести и любовный порыв к собственной матери, готовность исполнить любое ее желание и стыд из-за мимолетного, предательского чувства; поэтому Сильвия попросила кузена Филипа продолжить уроки, причем сделала это с такой кротостью, что он, помедлив, великодушно согласился исполнить ее просьбу, чего сам желал всей душой.
С наступлением зимы жизнь на ферме Хэйтерсбэнк много недель была размеренной и монотонной. Хепберн, посещавший Сильвию с визитами, находил, что она стала удивительно послушной и здравомыслящей; возможно, он также заметил изменения в лучшую сторону, произошедшие с ее внешностью, ведь она была в том возрасте, когда девушки меняются быстро, обычно становясь красивее. Сильвия превратилась в высокую молодую женщину; ее глаза стали ярче, лицо – выразительнее, а осознание собственной исключительной привлекательности повлекло за собой своеобразное застенчивое кокетство в общении с теми редкими незнакомцами, которых ей доводилось встречать.
Приветствовал Филип также и ее интерес к географии. Вновь принеся на ферму свои книги с картами, он много вечеров посвятил обучению кузины этой науке; некоторые места вызывали у Сильвии глубокий интерес, в то время как другие города, страны и моря, сыгравшие в истории гораздо более значительную роль, не пробуждали в ней ничего, кроме холодного безразличия. Иногда она бывала своенравной, с высокомерием относясь к образованности своего учителя, однако в условленные дни Филип все равно неизменно приходил в Хэйтерсбэнк, несмотря на злой, пронзительный восточный ветер, снежные заносы или слякоть во время оттепелей, – приходил, поскольку ему было очень приятно сидеть чуть позади Сильвии, положив руку на спинку ее стула, пока она, склонившись над развернутой картой, подолгу всматривалась – о, если бы он мог видеть этот взгляд! – не в Нортумберленд, где зимовал Кинрейд, а в те дикие северные моря, о которых он рассказывал им всякие чудеса.
Однажды, уже в самом конце зимы, Сильвия заметила, что к ним на ферму направляется Молли Корни. Девушки не встречались уже много недель, ведь Молли ездила погостить к родственникам на север. Открыв дверь, Сильвия стояла на пороге; девушка дрожала, однако на ее губах играла улыбка: она рада была видеть подругу. Когда до двери оставалось всего несколько шагов, Молли окликнула ее:
– Сильвия, ты ли это? Как же ты выросла! И какой хорошенькой стала!
– Не говори ерунды, – сказала Белл Робсон, которая, следуя правилам гостеприимства, оставила глажку и подошла к двери.
Однако, несмотря на то что мать Сильвии назвала похвалу Молли ерундой, она не смогла скрыть улыбку, сиявшую в ее глазах, когда с нежно-собственническим видом миссис Робсон клала руку дочери на плечо.
– О! Но ведь это правда, – настаивала Молли. – Сильвия очень похорошела с тех пор, как мы виделись в последний раз. И, если я не скажу ей об этом, вместо меня это сделают мужчины.
– Придержи коней, – проговорила Сильвия обиженно.
Раздосадованная столь откровенным восхищением, она отвернулась.
– Ну так ведь и правда, – гнула свое Молли. – Долго вы ее не удержите, миссис Робсон. Как говорит моя мать, уследить за дочерьми не так-то просто.
– У твоей матери их много, а у меня – только эта, – ответила миссис Робсон строго, но в то же время печально.
Ей не нравился поворот их беседы. Впрочем, и Молли хотелось поговорить о своих делах, ведь у нее была куча новостей.