Поклонники Сильвии

Как-то раз Эстер увидела ее сидящей вместе с матерью на рынке; рядом с Сильвией стояла корзина с желтым маслом, накрытая чистой салфеткой, на которой лежали шиповник и жимолость, собранные по дороге в Монксхэйвен; девушка держала соломенную шляпку на коленях, вставляя цветы за ленту, обвивавшую тулью. Затем, надев головной убор на руку и подняв его, Сильвия склонила голову набок, любуясь результатом; все это время Эстер с восхищением и тоской наблюдала за ней, выглядывая из-за тканей, висевших в окне магазина Фостеров, и гадая, осознавал ли стоявший за другим прилавком Филип, что его кузина находится так близко. Однако затем Сильвия, снова водрузив шляпку на голову, бросила взгляд на окна магазина и заметила интерес, с которым смотрела на нее Эстер; поняв, что небольшое проявление тщеславия не осталось без внимания, красавица улыбнулась и покраснела; Эстер улыбнулась в ответ, однако улыбка ее была довольно печальной. Но в это самое мгновение в магазин вошел покупатель, и Эстер пришлось приступить к своим обязанностям, от которых в рыночные дни вроде этого невозможно было отвлечься надолго. Обслуживая клиента, она заметила, что Филип, даже не надев шляпу, выскочил из магазина, полностью поглощенный чем-то приятным, что увидел снаружи. На стене возле прилавка, где стояла Эстер, висело небольшое зеркало, чтобы добрые женщины, приходившие за головными уборами, могли, прежде чем совершить покупку, оценить, пойдет ли им обновка. Когда покупатель удалился, Эстер, улучив момент, взглянула в зеркало. Что же она там увидела? Бледное лицо. Мягкие темные волосы без блеска. Глаза, полные меланхолии, а не радости. Недовольно сжатые губы. Разительный контраст с хорошеньким, сияющим личиком на залитой светом улице. Сглотнув, чтобы подавить вздох, Эстер вернулась за прилавок, готовая исполнить любое желание, любой каприз покупателей с еще бо́льшим терпением, чем до взгляда в зеркало.

Сильвию приближение Филипа, впрочем, тоже выбило из колеи. «Выставил меня полной дурой, – думала она. – Ну зачем было идти вот так вот через весь рынок?» Поэтому, когда кузен принялся восхищаться ее шляпкой, девушка сердито выдернула из нее цветы, бросила их на землю и растоптала.

– Что ты делаешь, Сильви? – удивилась мать. – Цветы смотрелись на шляпке весьма неплохо, хоть и могли ее испачкать.

– Не люблю, когда Филип так со мной говорит, – ответила девушка, надув губки.

– Как? – спросила Белл.

Однако Сильвия не могла повторить его слова. Она лишь опустила голову и покраснела, выглядя при этом озабоченной, но никак не довольной. Филип выбрал весьма неудачное время для того, чтобы выразить свое восхищение.

Это – пример того, как по-разному люди воспринимают своих ближних; например, Эстер считала Филипа самым чудесным мужчиной на свете. Он не любил распространяться о себе, если его не спрашивали, поэтому родственники молодого человека, поселившиеся в Хэйтерсбэнке всего пару лет назад, ничего не знали о том, через что ему довелось пройти и как тяжелы были его обязанности. Тетушка была о Филипе очень высокого мнения – из-за его образованности и личностных качеств, и еще потому, что он был ее кровным родственником, – однако о его прошлом она подробно не знала. Сильвия уважала Хепберна как друга матери и относилась к нему терпимо, пока он был привычно сдержан, однако кузен едва ли занимал ее мысли, когда отсутствовал.

А вот Эстер, видевшая Филипа ежедневно все те годы, что прошли с тех пор, когда он еще мальчишкой нанялся в магазин к Фостерам посыльным, и наблюдавшая за ним своим спокойным и скромным, но в то же время внимательным взглядом, не могла не заметить, сколь предан этот юноша интересам своего хозяина и с какими заботой, вниманием и самоотречением он ухаживал за своей ныне покойной матерью, пока та была жива.

Досуг Филип посвящал самообразованию, и это не могло не очаровать Эстер, обладавшую пытливым умом; манера, в которой молодой человек делился с ней недавно приобретенными знаниями – повергавшими Сильвию в такое уныние, – также импонировала ей, не говоря уже о новых знаниях, которые она получала; впрочем, учитывая молчаливость Эстер, для того чтобы уловить едва заметный румянец на ее бледных щеках и блеск в глазах под полуопущенными веками, появлявшийся всякий раз, когда Филип начинал говорить, понадобился бы наблюдатель, интересовавшийся ее чувствами больше, чем он. Она не помышляла о любви ни с его, ни со своей стороны. Любовь означала тщеславие, нечто мирское, о чем не следовало ни говорить, ни даже думать. Пару раз до появления Робсонов Эстер посещала мысль о том, что, возможно, их с Хепберном тихая, размеренная совместная жизнь в каком-нибудь отдаленном будущем перерастет в брак; и она с трудом выносила робкие знаки внимания, которые иногда оказывал ей Коулсон, снимавший жилье вместе с Филипом. Знаки эти вызывали у Эстер лишь отторжение.