Поклонники Сильвии

В тот вечер Фостеры были вполне уверены в своих гостях и могли говорить о политике, которую так любили. Начали они с обсуждения возмутительных оскорблений, прозвучавших в адрес короля, когда тот ехал через Сент-Джеймсский парк, чтобы открыть заседание Палаты лордов; впрочем, эти люди так привыкли к осторожности и сдержанности, что разговор вскоре свелся к высоким ценам на продовольствие. Шиллинг и три пенса за четырехфунтовую буханку хлеба в Лондоне. Сто двадцать шиллингов за квартер[43] пшеницы – что для северян, привыкших печь хлеб самостоятельно, было важнее. Затем в воздухе повисла зловещая тишина. Джон посмотрел на Джеремайю, словно предлагая ему начинать, ведь его брат был хозяином дома, да и к тому же когда-то был женат. Впрочем, Джон, хоть и холостяк, был старше. Огромный церковный колокол, столетия назад привезенный из высившегося на противоположном склоне холма монксхэйвенского монастыря, начал отбивать девять часов; было уже довольно поздно, и Джеремайя заговорил:

– Похоже, время нынче не слишком благоприятное для того, чтобы начинать свое дело, с такими ценами да налогами и с такой дороговизной на хлеб; но мы с Джоном уже стареем, а детей у нас нет. И все же нам хотелось бы отойти от некоторых мирских занятий. Хотелось бы оставить магазин и взяться за банковскую деятельность – выбор вполне очевидный. Но для начала нам нужно передать имущество магазина и права на него.

Мертвая тишина. Явно не такого ожидали двое молодых людей, у которых не было денег и которые рассчитывали стать преемниками своих нанимателей постепенно, вначале в качестве партнеров. Однако братья Фостер сочли, что это единственный способ донести до Хепберна и Коулсона, сколь огромную и необычную ответственность на них собирались возложить. По многим вопросам люди в те времена выражали свои мысли гораздо более витиевато, чем сегодня. Заранее подготовленные речи, с которыми прошлое поколение лондонцев выступало на совместных обедах, стремясь произвести на слушателей определенное впечатление, звучали и в менее претенциозных кругах, а целью людей, произносивших их, было отнюдь не самолюбование. Фостеры только что не репетировали свою речь перед беседой с помощниками. Памятуя о молодости тех, кому они собирались сделать столь щедрое предложение, братья опасались, что, если это предложение будет сделано в слишком легкой форме, воспринято оно также будет легкомысленно и Филип с Уильямом станут относиться к своим обязанностям чересчур беспечно. Потому роль одного из братьев заключалась в том, чтобы предлагать, а другого – в том, чтобы сеять зерна сомнения. Впрочем, и молодые люди вели себя осторожно. Они предвидели, что случится этим вечером, поскольку давно этого ожидали. Им не терпелось услышать недвусмысленное предложение, однако на протяжении долгой преамбулы вели себя так, словно не понимали, о чем идет речь. Скажет ли кто-нибудь теперь, что старые и молодые не могут вести себя похожим образом? Но вернемся к нашему рассказу.

– Имущество и права! – повторил Джон Фостер слова брата. – Это немало. А ведь есть еще инвентарь. Филип, не мог бы ты сказать мне, на какую сумму сейчас хранится товар в магазине?

Инвентаризация проводилась совсем недавно, поэтому для Хепберна этот вопрос оказался простым.

– На одну тысячу девятьсот сорок один фунт, тринадцать шиллингов и два пенса.

Взглянув на него в легком смятении, Коулсон не сумел подавить вздох. Облеченные в слова и произнесенные вслух, суммы казались гораздо больше, чем тогда, когда их записывали цифрами на бумаге. Впрочем, по лицам братьев – а точнее, каким-то странным образом, которого он и сам не осознавал, – Филип прочел мысли братьев, не увидев на них ничего, что могло бы вызвать у него тревогу.

– А инвентарь? – спросил Джон Фостер. – После смерти отца оценщик назвал сумму в четыреста тридцать пять фунтов, три шиллинга и шесть пенсов. С того времени мы инвентарь, конечно, докупили, но пускай будет эта цифра. Какова будет сумма вместе со стоимостью товара?

– Две тысячи сто семьдесят шесть фунтов, шестнадцать шиллингов и восемь пенсов[44], – сказал Филип.

Коулсон произвел подсчет быстрее, однако был слишком подавлен, чтобы говорить.

– А права? – безжалостно продолжил Джон. – Во сколько ты их оценишь?

– Думаю, брат, это зависит от того, кто купит запасы товара и инвентарь. Людям, которых мы знаем и к которым хорошо относимся, мы могли бы пойти навстречу. Вот если бы, к примеру, Филип и Уильям сказали, что хотят выкупить наше дело, полагаю, мы не стали бы требовать с них так много, как с Миллеров.

Миллеры были выскочками-конкурентами, открывшими мелкую лавчонку в новой части города у самого моста.

– Я хочу, чтобы на смену нам пришли Филип и Уильям, – сказал Джон. – Но так, насколько я понимаю, вопрос не стоит, – продолжил он, прекрасно понимая, что очень даже стоит, и зная, что решение по нему уже принято.

Молчание.

– Не стоит? – повторил слова брата Джеремайя.

Он взглянул на молодых людей. Коулсон покачал головой. Филип был смелее.