Последние слова Кинрейд произнес с особым выражением, и поняли его соответственно: прозвучавшая в его голосе мягкая решительность не ускользнула ни от одного из слушателей. Кестер, озадаченный видом и манерами моряка, вздернул бровь, постаравшись, впрочем, сделать это как можно деликатнее. Работник вспомнил, что этот молодой человек уже заглядывал на ферму прошлой зимой и сразу же пришелся по душе старому хозяину; Сильвия, впрочем, тогда казалась Кестеру еще слишком маленькой, чтобы визиты Кинрейда могли иметь к ней какое-либо отношение; однако теперь все изменилось. Даже в узком кругу знакомых работник с гордостью слушал рассказы о том, как Сильвия поразила окружающих своей красотой в церкви, на рынке и в каком-нибудь другом месте, где собирались ее ровесницы. Впрочем, он был северянином и демонстрировал по этому поводу не больше эмоций, чем его хозяйка – мать Сильвии.
«Девица недурна», – отвечал Кестер, мысленно улыбаясь и обводя взглядом собравшихся парней, и прислушивался к их разговорам о том, кто достаточно красив, смел и хорош, чтобы составить Сильвии пару. В последнее время прозорливому работнику стало вполне очевидно, что Филип Хепберн пытается подбить к ней клинья; этот юноша вызывал у Кестера естественное отторжение, кое возникает между сельчанами и горожанами, крестьянами и торговцами всех возрастов. Так что пока Кинрейд и Сильвия нежно перешучивались, Кестер постепенно приходил к выводу, что предпочел бы видеть именно этого молодого человека мужем столь дорогой ему девицы, – и потому, что тот был полной противоположностью Филипа, и по причине его личных качеств. Работник воспользовался первой же возможностью помочь Кинрейду в его ухаживаниях и постарался затянуть дойку как можно больше, хотя ни у Черной Нелл, ни у Дейзи, ни у любой другой коровы просто не могло быть такого количества молока, чтобы его выдаивание заняло столько времени. Впрочем, все когда-нибудь заканчивается, и Кестер встал со своего трехногого табурета, увидев то, что Сильвия и Чарли не заметили: фитиль в масляном светильнике уже догорал, а это означало, что хлев вскоре погрузится во тьму и ведра с молоком окажутся в опасности. Сильвия мгновенно избавилась от сладких грез; ее затуманившийся взгляд вновь стал зорким; высвободив розовые руки из передника, которым она их обмотала, чтобы согреться, девушка положила себе на плечи деревянное коромысло, готовая отнести полные молока ведра на маслобойню.
– Только посмотрите на нее! – воскликнул Кестер, обращаясь к Чарли и вешая благоухающие ведра на коромысло. – Уже считает себя хозяйкой; носит молоко с тех пор, как ревматизма мне плечо прихватила; даже слушать ничего не хочет.
Пройдя вдоль стены, Сильвия свернула за угол, шагая по гладким круглым камням, коими был выложен неровный двор; она ступала спокойно и уверенно, хотя усыпанная белым снегом земля кое-где была настолько скользкой, что Кинрейду приходилось замедлять шаг рядом с несшим светильник Кестером. Работник не упустил возможности поговорить с моряком, хотя холодный и влажный ночной воздух вызывал у него астматический кашель при каждом вдохе, то и дело заставляя замолкать.
– Славная она девица, на редкость славная, – говорил Кестер. – И породистая – а это немало значит, хоть для коров, хоть для женщин. Я с детства ее знаю; хорошая она, правда.
К этому времени они уже дошли до двери задней кухни; опустив ведра, Сильвия принялась высекать искру огнивом. После пронзительного уличного холода дом казался теплым и уютным, хотя угли в очаге на кухне, куда они вошли, едва тлели; над очагом в огромной кастрюле варился картофель, предназначавшийся на ужин свиньям. Кестер немедленно взялся за кастрюлю, с легкостью поворачивая ее благодаря замечательной простоте утвари, использовавшейся в те времена. Кинрейд стоял на полпути между очагом и маслобойней, в дверях которой Сильвия исчезла вместе с молоком. В какой-то степени ему хотелось помочь Кестеру, чтобы его задобрить, однако моряк ощущал неодолимую тягу следовать за Сильвией повсюду, куда она направлялась. Кестер прочел его мысли.
– Не беспокойтесь, не беспокойтесь, – сказал он. – Свиной корм совсем не так привередлив, как молоко. Его я сниму, не пролив ни капли; а Сильви кормить свиней негоже – как и вам, мистер; помогите ей лучше молоко перелить.
Итак, Кинрейд последовал за светом – своим светом – на ледяную маслобойню, где сияющие жестяные бидоны быстро запотевали от теплого пара, исходившего от сладко пахнущего молока, которое Сильвия переливала в коричневые кастрюли. Спеша помочь ей, Чарли взял одно из ведер.
– Ой! Молоко сначала нужно процедить. Там может быть коровья шерсть. Мать очень строга и такого не потерпит.
Девушка подошла к своему неловкому помощнику и, не успев даже осознать сладостную близость – которая, впрочем, не ускользнула от внимания Чарли, – показала неуклюжему, но счастливому моряку, как нужно держать сито над тазом, после чего полила через него белую жидкость.
– Вот! – сказала Сильвия, поднимая на мгновение взгляд и слегка краснея. – Так и делай в следующий раз.