Поклонники Сильвии

– Утром я отправляюсь в Лондон, – пояснил молодой человек с легкой тоской, почти умоляя ее выразить печаль по поводу его путешествия, само место назначения которого означало, что его отсутствие не будет кратковременным.

– В Лондон! – повторила Сильвия с некоторым удивлением. – Ты ведь не думаешь переехать туда насовсем, правда?

Недоумение и любопытство, не более, подсказала Филипу интуиция. Впрочем, он попытался переубедить себя, прибегнув к искусной софистике.

– Не насовсем, лишь на некоторое время. Полагаю, что вернусь где-то через месяц.

– О, это совсем недолго, – произнесла Сильвия с легкой вздорностью. – В Гренландское море отплывают на полгода, а то и на больший срок.

Она вздохнула.

Внезапно Филипа осенило.

– Я только что встретил эту бестолочь, Кинрейда, вместе с твоим отцом. Гарпунер был здесь, Сильви?

Девушка наклонилась за чем-то, что обронила; вновь выпрямившись, она была красной как рак.

– Был; ну и что?

Сильвия с вызовом посмотрела на Филипа, хотя внутри у нее все дрожало, пусть она и не знала почему.

– «Ну и что?» Твоя мать уехала… И тебе вообще не следует водиться с такими, как он.

– Мы с отцом сами выбираем, с кем нам водиться, и твоего позволения спрашивать не намерены, – ответила Сильвия, спешно укладывая вещи в стоявшую на столе маленькую деревянную коробочку и собираясь убрать их.

Филип увидел, что среди содержимого коробочки была половина серебряной монеты, однако в тот миг был настолько возбужден, что не придал этому значения.

– Но твоей матери это не понравится, Сильви; Кинрейд уже сыграл злую шутку с другими девицами и сделает это с тобой, если ты подпустишь его к себе. Какое-то время он был с Энни Коулсон, сестрой Уильяма, а затем разбил ей сердце; с тех пор у него были и другие.

– Я не верю ни единому твоему слову, – сказала Сильвия, вставая.

Ее лицо пылало.

– За всю свою жизнь я не сказал ни слова лжи, – произнес Филип, почти задыхаясь от печали, которую вызывали у него манеры Сильвии и отношение девушки к его сопернику, сквозившее в ее словах. – Мне рассказал об этом Вилли Коулсон, и он говорил совершенно серьезно; это был не первый и не последний раз, когда Кинрейд сыграл злую шутку с молодой женщиной.

– Да как ты смеешь приходить сюда с грязными сплетнями? – спросила Сильвия, дрожа от возмущения.

Филип попытался спокойно все объяснить:

– Зная, что у тебя нет брата или кого-нибудь еще, кто мог бы приглядеть за тобой, Сильвия, понимая, насколько – насколько – ты красива, – он покачал головой, – и осознавая, что мужчины будут, как говорится, волей-неволей бегать за тобой, твоя мать попросила меня за тобой приглядывать, следить, с какими компаниями ты водишься, смотреть, кто за тобой волочится, и, если понадобится, предупреждать тебя.

– Моя мать никогда не просила тебя шпионить за мной и обвинять меня в том, что я встречаюсь с парнем, о котором мой отец хорошего мнения! И я не верю ни единому слову об Энни Коулсон! И не собираюсь терпеть тебя и твои небылицы! Скажи все это Кинрейду в лицо – и услышишь, что он ответит!

– Сильви! Сильви! – вскричал бедный Филип, когда его оскорбленная кузина, метнувшись мимо него, ринулась наверх, в свою маленькую спальню.

Через мгновение до него донесся звук задвигающегося засова. Филип слышал, как девушка быстро расхаживает по комнате. В отчаянии он сидел совершенно неподвижно, уронив голову на руки, – сидел, пока сумерки не сгустились настолько, что в помещении стало совсем темно; никем не поддерживаемый в очаге огонь потух, превратившись в серый пепел. Закончив работу, Долли Рейд отправилась к себе. В доме остались лишь Филип с Сильвией. Молодой человек понимал, что ему нужно уходить и собираться в поездку. И все же, казалось, он не мог пошевелиться. Наконец Филип заставил свое непослушное тело подняться; так он и стоял, пытаясь справиться с головокружением. Когда ему это удалось, молодой человек поднялся по деревянной лесенке на небольшую квадратную площадку, почти полностью занятую огромным ящиком для овсяных лепешек; прежде он еще здесь не бывал. Какое-то время Хепберн тяжело дышал, а затем постучал в комнату кузины:

– Сильви! Я уезжаю; попрощайся со мной.

Нет ответа. Ни звука.

– Сильви! – повторил Филип громче и уже не таким хриплым голосом.

Нет ответа.

– Сильви! Меня долго не будет; возможно, я вообще никогда не вернусь, – произнес он, с горечью размышляя о том, что может умереть, всеми забытый. – Попрощайся со мной.

Нет ответа. Филип терпеливо ждал. «Быть может, она утомилась и уснула», – подумал он.

– Прощай, Сильви, и благослови тебя Бог! – сказал молодой человек. – Прости, что разозлил тебя.

Нет ответа.

С невероятной тяжестью на сердце он спустился по скрипучим ступеням и, взяв свой головной убор, вышел из дома.

«Как бы там ни было, я ее предупредил», – сказал себе Хепберн.

В этот самый миг маленькое окно комнаты Сильвии открылось.

– Прощай, Филип! – произнесла девушка.