Покровские ворота

Так или иначе, скрывал он их более или менее успешно, и в этом ему помогали надежные образцы. Каждый из нас примеривает на себя понравившиеся ему одежды, хорошо, коли они хоть как-то нам по плечу, подогнать их под свой размер – трудное дело, и те, кому это удается, люди упорные, заслуживающие похвалы. Возникает вопрос: какую роль играл в его повседневности слабый пол, тем более что наш друг был холост? Не то чтобы он был убежденным противником брака, наоборот, он частенько говаривал, что, несмотря на все несовершенство этого института, человечество ничего лучшего не придумало, но его собственный эксперимент окончился неудачно. Впрочем, не настолько, чтобы его травмировать. Ранний студенческий союз, быстро себя изживший и, по счастливому стечению обстоятельств, не слишком затянувшийся. Обстоятельства очень помогли обоим, ибо и он и она были люди мирные и боявшиеся друг друга обидеть. Им повезло, все прошло безболезненно и принесло обоим чувство облегчения.

Его приятели полагали, что он недолго погуляет на воле, но сначала он пропустил срок, углубился в свою диссертацию, первые успехи подстегнули, вызвали вкус к новым лаврам, а там он привык к своему положению и начал находить в нем преимущества. Чем большее внимание он привлекал, тем больше появлялось вокруг охотниц его приручить, а это создавало приятные иллюзии – женщины входят в систему общественного признания, и популярный мужчина воспринимает их как законные трофеи, как знаки отличия за труды.

Он был влюбчив (впрочем, умеренно) и даже культивировал в себе эту способность – можно сказать, поощрял разумом сердечную склонность, ибо был убежден, что с нею теснейшим образом связаны творческие возможности, и чем больше спорилась его работа, тем больше утверждался он в верности этого взгляда. Так обстояли дела, когда пришел тот самый денек, который запомнился ему надолго.

Была странная утомительная погода, в небе стояло солнце, а под ногами чавкало и хлюпало, ветер пробирал, а меж тем тянуло опустить воротник и расстегнуть шубу; опостылела зима, сугробы вдоль тротуаров, рваные, в темных потеках, давно уже утратившие свое белое величие, надоели лужи, островки наледи, сырость и грязь, хотелось сухих улиц, тепла, которому можно довериться, хотелось пройтись в легком пиджачке, в легкой обуви, с непокрытой головой, без опаски, целыми ломтями глотая прохладный воздух.

Был четверг, у него была назначена встреча со студентами заочного отделения, которым подошел последний срок разделаться с долгами, и это обстоятельство также не веселило души. Общение с заочниками, как правило, давалось ему с трудом, он всегда подозревал их в глубоком безразличии к существу дела и даже в неприкрытом утилитаризме – для чего-то понадобился диплом, а когда ему приводили совсем иные примеры, только отмахивался: бывает всякое.

Вместе с тем, будучи человеком деликатным, он боялся обнаружить это свое отношение и потому становился неестественным, что его всегда раздражало. На этот раз ему предстояло принять зачеты у четырех. Первые трое не заняли у него слишком много времени. Это были люди средних лет, отягощенные заботами и удрученные слабеющей памятью – особенно их допекали даты. Как всегда, он был несколько либеральней обычного, хотя и со своими студентами был не очень-то строг, суров он бывал только с любимчиками. Одаренные натуры вызывали у него подчеркнутую требовательность. Заочники быстро получили свои зачеты и весьма довольные удалились.

Вошла последняя. Он перелистывал свои записки и не сразу поднял голову, сперва услышал легкий перестук каблуков, а потом негромкий высокий голос прошелестел: можно? Он поднял голову и увидел молодую женщину, очень худенькую, довольно высокую, с узким лицом. Она стояла и смотрела на него с таким жадным любопытством, глаза ее светились таким откровенным восторгом, что он поначалу смутился.

– Ну, подойдите, – сказал он наконец, – поближе… еще поближе… дайте вашу зачетку.

Движения ее были заторможенными, она словно слушала и не слышала, медленно, какими-то сомнамбулическими шагами подошла к столу.

– Присядьте, – предложил он ей.

Она покраснела так густо, словно его приглашение было непристойным. Потом, тяжело вздохнув, села.

– Вы не волнуйтесь, – сказал он великодушно, – ничего страшного. Вы подготовились?

– Да, – она кивнула. – Я все знаю.

– Так что ж вы? – он улыбнулся.

– Боюсь.

– Знаете и боитесь? – он удивился. – Чего же вы боитесь?

– Вас, – сказала она, продолжая его разглядывать жадно и бесцеремонно.

“Психопатка”, – подумал он про себя, а вслух сказал:

– Ну, ну, я не людоед.

– Все равно боюсь.