Покровские ворота

Несколько неудач – в редакции, в дружбе, в отношениях с женщиной, – и возникла та размягченность души, когда словно тянет зарегистрироваться в районном отделе записи актов гражданского состояния.

Лена трудилась с десяти до шести в каком-то ведомственном издательстве. Налицо была общность интересов, хотя Лена сразу же мне сообщила, что работа ее мало удовлетворяет и она рассматривает свое издательство как некий перевалочный пункт. Не думаю, что точно так же она рассматривала меня, хотя в конечном счете так оно и вышло. Прошли годы, мне хочется ее понять и даже вызвать какое-то сочувствие в своей душе к этому суетному существу, нервному, активному и одновременно безвольному.

Мне думается, что в сочетании этих качеств и надо искать объяснение всем ее поступкам. Я хочу взглянуть на нее со стороны и проникнуться участием к девице, которая искала своего счастья и каждый раз его не находила. Я хочу взглянуть со стороны на себя и понять, что то состояние разброда и неуверенности, в котором я жил, никак не могло импонировать моей юной жене. В самом деле, я плохо подходил к роли принца и на северного викинга я тоже не был похож. Лена могла одобрять, но ободрять она не умела. Да и ребенка она родила скорее по неосторожности, чем из потребности материнства. Вот ей и оставалось устраивать разные игры. То она играла в хорошую жену, то – в образцовую мать, то – в хозяйку дома, но и то, и другое, и третье ей быстро приедалось. Я почти сразу почувствовал опасность, по натуре Лена не была лживой, и когда появился третий человек, она плохо и нехотя это скрывала. Тут бы мне следовало побороться за нее, но во мне, разумеется, взыграла этакая испанская гордость, как-никак я был южным растением. Чем-то я даже подстегнул развитие событий. Третий получал назначение в другой конец страны, он звал ее с собой.

Я не отговаривал ее, я только просил оставить Сережу у меня, я долго внушал ей, что на новых, необжитых местах мальчику будет худо. И тут я с изумлением увидел, что она позволила себя убедить. Наверное, она решила не искушать еще раз судьбу и не испытывать прочность чувств своего возлюбленного. Как я понял, он был большим ревнивцем и вряд ли полюбил бы ребенка, который каждый день напоминал ему о предшественнике.

Но когда Лена уехала, я быстро ощутил, какие корни она пустила в моей душе. Можно было сколько угодно ругать ее про себя шлюхой, стрекозой, дурной матерью – легче от этого не становилось. Можно было сколько угодно вызывать в себе презрение, боль не проходила, делалась только устойчивей и глубже. Очень скоро боль эта стала частью моего существа. Помню один вечер спустя полгода после отъезда моей жены. Было лето, окна были раскрыты. Сергей уже спал, а я сидел за столом, обдумывая очередное задание. Что-то упрямо мешало мне сосредоточиться, и я не сразу сообразил, что мешала музыка, гремевшая почти из каждого окна. Следовало закрыть свое, но на дворе было так тепло, так упоительно, что об этом нельзя было и помыслить, да и сынок мой привык к свежему воздуху. И я бессмысленно сидел над бумагой, а мелодии рушились на меня, и все они были о женщинах, об их волосах и ресницах, их руках, их губах, обо всем таинственном и непознаваемом, что от них исходит, и пустота в моей душе стала саднящей – я невольно застонал.

6

Почему я вспомнил про свой отъезд, стоя перед сквериком, разбитым на месте Олиного дома? Сам не знаю. Какая-то связь существовала, но, право же, сотни подробностей были необязательны.

В ту ночь я спал плохо, где-то внизу гулко урчало море, но дело было не в нем, просто я совсем расклеился. Утром я встал с несвежей головой.

Я поплескался в ванной, побрился не очень тщательно, у меня никогда не хватало терпения, и спустился вниз за своими сосисками. Чернявой официантки не было: должно быть, сегодня она работала вечером, и завтрак показался мне совсем скучным. Напротив меня сидел полный мужчина с огромными глазами. Он пил кефир и после каждого глотка громко вздыхал, можно было подумать, что он не завтракает, а прощается с иллюзиями. Я расплатился, поднялся в номер, оделся и медленно вышел на улицу. Я шел не спеша, может быть, рассчитывая встретить старых знакомых, но этого не произошло, тогда я вышел к морю и уставился на темно-серую воду. Было ветрено, волна курчавилась, вокруг было пустынно и неприветливо, не то что в летние дни, когда здесь кипела жизнь.

У киоска справочного бюро я остановился. Я написал имя Оли, ее фамилию, с некоторым усилием вспомнил отчество и не без усмешки проставил год рождения – свой собственный год.

Девица в окошке захлопотала, а потом сожалеюще вздохнула – нет, она ничем не может помочь. Я поблагодарил и зашагал прочь, я предвидел этот результат. Оля могла покинуть этот город, ничего радостного он, в конце концов, ей не принес. Оля могла выйти замуж и взять фамилию супруга, наконец, ведь мы ни от чего не застрахованы… впрочем, я тут же себя оборвал.