Покровские ворота

Нина Константиновна, родственница моего будущего героя, жила в старом доме, в нагорной части города. В будущем этот дом наверняка будет снесен и на его месте разобьют сквер. Очевидно, бедный историк так и останется без мемориальной доски, даже если мое волшебное перо его должным образом увековечит. По обшарпанной лестнице я поднялся на второй этаж и позвонил. Мне открыла женщина в черном платье с белым кружевным платком на плечах. У нее были блестящие черные волосы, разделенные прямым пробором и собранные сзади в пучок. Что-то северное, почти якутское, было в ее белом продолговатом лице, в длинных узких глазах под изогнутыми бровями. Скулы ее чуть выдавались – это я отметил первым делом, а когда она улыбнулась легкой слабой улыбкой, на миг блеснули большие белые зубы. Она протянула мне бледную руку, я ощутил в своей ладони мягкие пальцы, и тут же они точно растаяли, так быстро она их убрала.

Из прохладной передней я проследовал за ней в полукруглую комнату, плохо освещенную одним-единственным окном, тесно заставленную старой мебелью – старой кушеткой, старым креслом в продранной коже, старым столом. В углу стояло странное древнее сооружение – причудливый гибрид бюро и секретера, впрочем, я не великий знаток. К этой комнате прилегала смежная – крохотная спальня, я увидел кусок кровати и тускло мерцавшее зеркало.

– Так вы хотите писать об Иване Мартыновиче? – спросила она, усадив меня за стол под низко висевшим абажуром. Голос у нее был глуховатый, и я почему-то решил, что она курит, хотя пепельницы не было видно. Я сказал фразу, свидетельствовавшую о моем уважении к покойному.

– Чем я могу быть вам полезной? – поинтересовалась она.

Я объяснил, что об Иване Мартыновиче мы знаем не так уж много, и поэтому все, что она найдет нужным сообщить, будет неоценимой помощью. Разве не характерно, что я, уроженец сих мест, знаю о нем так мало.

Она замолчала. Потом негромко сказала:

– В этом нет ничего удивительного. Его работы, как вы знаете, не переиздавались. Может быть, оттого, что из Москвы он переехал в Ц. Там он жил довольно замкнуто. Он много работал и говорил, что время его единственная ценность.

Выяснилось, что Нина Константиновна была дочерью его младшей сестры.

– Он был действительно интересный человек, – сказала она. – Ни на кого не похожий. Знаете, обычно легко предугадать слова и поступки людей, с которыми вы много общаетесь, но предвидеть, что сделает или что скажет Иван Мартынович, было почти невозможно.

– Вы хорошо его помните? – спросил я, чуть удивившись, – Нине Константиновне едва ли было больше тридцати двух.

Теперь удивилась она.

– В сентябре исполнилось лишь пять лет со дня его смерти. Разве вы не знаете?

– Пять лет? – спросил я ошеломленно. – То есть как пять лет?

Она внимательно на меня посмотрела. Должно быть, у меня был весьма глупый вид. Я почувствовал, что краснею.

– Извините, – сказал я. – Я очень хорошо знаю, когда он родился. Приближается круглая дата, и, как я уже говорил, мы собираемся ее отметить. Но я плохо понял, когда он умер. Произошла странная аберрация – мне казалось, это случилось по крайней мере четверть века назад.

Она молча смотрела на меня. Мне казалось, что она меня презирает.

– Вот что, – сказал я. – Покамест я не буду спрашивать вас ни о чем. Начнем с того, чем я предполагал кончить. Дайте мне работы Ивана Мартыновича. И, может быть, рукописи, если они у вас остались.

Нина Константиновна ответила не сразу. Похоже, что она меня изучала.

– Я догадываюсь, что произвел на вас не лучшее впечатление, – сказал я не без усилия. – В газете иногда приходится начинать не очень подготовленным. Что-то узнаешь на ходу. Могу вам обещать, что я попытаюсь овладеть материалом. Разумеется, насколько это будет в моих силах.

– В архиве Ивана Мартыновича немало любопытного, это бесспорно, – сказала Нина Константиновна. – Время от времени я пытаюсь его кое-как систематизировать, но это совсем не простое дело. Я ведь и сама узнала его ближе всего за год до его кончины. Хорошо, к завтрашнему дню я подготовлю для вас несколько папок. А книги я дам вам сегодня с собой.

И она снова оглядела меня своими якутскими глазами.