Полёт раненой птицы

Надоело мне смотреть на эту медицинскую возню. Попробую все-таки, полетаю. Или как там это правильно назвать? Возможно, ничего не получится, и мне так и придётся висеть над кроватью, изучая уход за коматозными больными.

Для начала попытаюсь выбраться из палаты.

Стоило мне только об этом подумать, и я – хоп! – оказалась в коридоре, как раз над санитаркой с тележкой.

Приглушённо горели лампы, и народу было совсем немного, поэтому я сразу обнаружила все своё семейство, включая Тёмку.

Надо же! Они все-таки беспокоятся обо мне! Или им показалось крайне неприличным спихнуть меня в больницу и тут же удрать, не дожидаясь результатов?

Они сидели рядком на диванчике у окна, молчаливые и неподвижные. Брат прятался у мамы под мышкой. Кажется, ему было страшно.

Ну ещё бы! Стоит заговорить с Тёмкой о враче, как он начинает пламенно уверять, что у него уже ничего не болит, что он абсолютно здоров. И это несмотря на то, что ему уже десять лет. Об уколах он вообще слышать не желает. Показывая маме запись в дневнике об очередной прививке (без письменного согласия родителей теперь ничего не делается), он старательно убеждает её в том, что от прививок мало пользы (он слышал, по телевизору это говорили, и в журнале писали, который мама читала), что у него, скорее всего, будет на неё аллергия, что в прошлый раз у него долго болела лопатка и прочее, и прочее. При мысли о шприце Тёмкины мозги начинают работать ещё интенсивней. Он вообще очень умненький и рассудительный мальчик. Но такой доверчивый и наивный! Все мои небылицы он принимает за чистую правду, поэтому язык сам чешется как-нибудь его подколоть.

Тёмке было три года, когда умер Тошка, наш пёсик. И родители, боясь травмировать нежную детскую психику, конечно, не сказали ему, что просто закопали Тошку в землю на пустыре за трамвайной линией, и теперь он там благополучно гниёт и превращается в прах. Они ограничились фразой, что нашей собачки больше нет. Зато я наплела Тёмке, что «умер» – это значит «улетел на Луну», и теперь Тошка живёт там и, довольный, кушает сыр. Ведь Луна сделана из сыра.

– Не веришь? Почитай сказки, посмотри мультики! Почти во всех говориться, что Луна сделана из сыра.

И Тёмка несколько лет всем рассказывал с серьёзным видом, показывая на тонкий месяц, что это Тошка съедает сыр, поэтому Луна и уменьшается. И, между прочим, никто ему не возражал. Все соглашались и даже не улыбались.

А ещё он верил, что люди, когда умирают, превращаются в ангелов. Хорошие – в светлых, плохие – в темных. Хорошие радуются, а плохие мучаются. Но это уже не мои россказни.

Интересно, а в какого ангела, по мнению брата, превратилась бы я, если бы умерла? Наверное, в тёмного. Потому что я – вредная и противная и со мной невозможно жить в одной комнате.

Он думает, с ним жить очень приятно! Нет! Лучше всего жить одной! Никаких братьев и сестёр! Тогда родителям поневоле придётся любить единственного ребёнка. Тогда своё время они бы посвящали мне, а не пользовались бы остаточным принципом: сначала все для Тёмочки, а уж потом, если появится возможность, вспомним и о существовании Насти.

Знаете, какой самый типичный для нашей семьи диалог?

– Мама, ты придёшь ко мне в школу на праздник?

– Настюша, я бы с радостью, но… У Тёмы как раз в это же время «Ёлка» в саду.

– Пусть папа сходит к нему на «Ёлку»!

– Папа же работает!

– Ты тоже работаешь. Но ведь идёшь же к Тёмке.

– Попроси папу сама. Может, он придёт на твой праздник.

Ловко, правда? «Попроси папу сама». Даже если я буду на коленях перед ним стоять, он скажет: «Солнышко, я занят. У меня очень важная встреча. У меня нет времени. А ты уже большая, чтобы родителям к тебе на праздники ходить. Давай я лучше дам тебе пятьсот рублей, и вы с мамой сходите в магазин в выходной, и ты что-нибудь купишь себе».

– Мам, ты была у Тёмки на прошлом утреннике. Теперь моя очередь.

– Настюша, ну ты пойми. Он же ещё маленький. Увидит, что к нему никто не пришёл, а ко всем остальным пришли, и будет плакать. И весь праздник получится испорченным.

А мои праздники, значит, не портятся? И мне, значит, не обидно, когда ко всем приходят, а ко мне – нет? Я не ребёнок, а пенёк бесчувственный. Я обойдусь, а вот Тёмочка…

Садик закончился, началась школа, а Тёмочка по-прежнему остался маленьким, любименьким, и все для него, все для него. Иногда просто прибить его хочется. Сколько бы проблем тогда разом решилось!

– Мам, а Настя поправится? – спросил Тёмка, хлопая огромными светлыми глазами, совсем как маленький ребёнок. Но мама не успела ему ответить.

Из моей палаты вышел врач, и они вскочили ему навстречу почти одновременно. Врач начал говорить что-то про стабильное состояние. Тёмка смотрел в пол, мама бессмысленно твердила: «Да!» в промежутках между его словами, а папа бесконечно кивал головой, напоминая мне собачку, сидящую у меня на полке. Обычно таких собак ставят на приборную доску в машинах. Голова у них сделана так, что они постоянно качают ею во время движения: вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз, совсем как мой папа сейчас. Он вообще отличается беспредельным занудством.